– Как бы то ни было, первоочередная задача – выяснение личности Судзуки. Это ключ к тому, чтобы определить, где установлены оставшиеся бомбы. Кстати, господин Цуруку, что вы можете сказать про потерпевшего?

– Про потерпевшего?

– Место, которое было на фотографии в журнале, – это ведь там, где избили подростка, правильно? В статье говорилось, что Хасэбэ возвращался после встречи с семьей потерпевшего, так? Надо полагать, имелись в виду родители избитого подростка. Так вот, хотелось бы знать, какова была их реакция на эту историю с Хасэбэ.

Реакция? Цуруку не смог сдержать саркастической усмешки.

Реакция была ужасной. Семья мальчика, естественно, была возмущена. Другие потерпевшие, делами которых занимался Хасэбэ, и члены их семей выражали отвращение и гнев, подозревая, что подобные действия совершались и на местах тех преступлений, где они сами стали жертвами.

Одной из причин этой истерической реакции было безапелляционное утверждение статьи о том, что Хасэбэ – рецидивист. Анонимный человек, называвший себя психологом-консультантом, категорично заявил, что у Юко Хасэбэ была специфическая склонность к сексуальному возбуждению на месте преступления, и что «невозможно представить данный случай как единственный, когда Хасэбэ так поступил».

Группа адвокатов, заручившись согласием жертв, направила в полицию запрос с требованием провести официальное расследование, опубликовать отчет по нему и принести извинения потерпевшим. Однако Хасэбэ к тому времени уже поспешно уволился из полиции, и, кроме того, не было ясно, можно ли его недостойное поведение вообще назвать преступлением. Сам Хасэбэ держал рот на замке, и полиция в принципе не могла в приказном порядке заставить его объясняться.

Пока все это происходило, Хасэбэ умер. Это случилось осенью, спустя три месяца после журнальной публикации. Он бросился под поезд с платформы на станции «Асагая», ближайшей к его дому. Главный борец с преступностью отделения Ногата ушел из жизни на расстоянии всего двух станций от «Накано» – той самой, где находится отделение Ногата. Ушел, будто решив напоследок нанести последний удар и досадить многим людям [14]…

– Из-за этого расследование той истории зависло. И вообще сомнительно, что сами потерпевшие были настроены серьезно. Они размахивали кулаками лишь потому, что их к этому подстрекали. Наверное, большинство из них просто, так сказать, мутило от этой истории.

– А что стало с семьей господина Хасэбэ?

– Я слышал, что он развелся. У него были жена и двое детей – сын и дочка, им обоим было плюс-минус по двадцать лет.

Цуруку тоже был знаком с семьей Хасэбэ – в той степени, что ему доводилось сидеть за обеденным столом с ними, когда его приглашали домой к Хасэбэ. Заботливая жена улыбалась, дети были приветливы.

– Как они сейчас живут, я не знаю.

– Думаю, этим вопросом тоже на всякий случай стоит заняться.

После журнальной статьи Цуруку не связывался с семьей Хасэбэ. Контактные данные сохранились, но, наверное, сейчас они уже устарели.

– Кстати, Хасэбэ тоже был фанатом «Дрэгонс»…

– Вот как? – заинтересовался Руйкэ. – Об этом все знали?

– Нет, – Цуруку покачал головой. – В отделении Хасэбэ об этом не рассказывал. Возможно, только я и знал, что он был заядлым фанатом «драконов», так как меня приглашали домой и я видел там разную атрибутику «Дрэгонс».

Выслушав объяснение Цуруку, Руйкэ задрал подбородок и проворчал:

– Ясно… Может, это была обида на полицию за то, что та выбросила Хасэбэ? Или попытка привлечь ее к ответственности за то, что не смогла приструнить его?..

Пока Руйкэ что-то бормотал, Цуруку обдумывал собственные слова. «Их мутило…» Так ли это? Представим: кого-то изнасиловали, а сыщик потом мастурбировал на этом месте. Или: он занялся этим там, где убили чьего-то друга. Или: там, где пострадала чья-то семья?..