В переплетенье серых троп
меж твоим прошлым и грядущим
ты стал похожим на сугроб,
глядя, как в небе тают тучи.
«Февраль не может долго врать…»
Февраль не может долго врать,
о правде говорить не может —
как будто кислый виноград,
болотная вода на коже…
И повседневный перегар,
осевший инеем на стёклах,
размажет влагу ниагар,
составив фон пейзажей блёклых.
И даже станет сладкой соль,
подчёркивая суть обмана,
что, как бесстрастный ствол в висок,
напоминает близость раны.
Февраль готов переписать
то, что другие не хотели,
но поздно греть замёрзший сад,
взяв одеяло у метели…
НЕ СМОЖЕТ…
Апрель не сможет доказать
в пропаже луж твоей вины,
и от досады белены
подбросит кляксами в тетрадь.
И развязать гранит узла
не сможет даже сталь пилы,
и остаётся застелить
исчёрканную плоть стола.
Закат, как красный плащ, обняв,
накроет с головой теплом,
и вдруг решишься напролом
пойти сквозь ложный страх огня,
что нарисован суетой
в смешной попытке победить,
пока на дно песок бежит,
мешая будни с пустотой.
Никто не сможет изменить
рисунки лиц в глазах зеркал,
и потому не доказал
апрель в пропаже луж вины…
«Здесь листьев нет – застыли оболочки…»
Здесь листьев нет – застыли оболочки
в неровном окружении деревьев,
и очередь сороки ставит точку,
деля пространство на любовь и ревность.
И липкий шум осядет на одежде
несказанным дыханием момента,
и вряд ли солнце будет кожу тешить,
предпочитая спрятаться за тентом —
под ним мираж, проникший в мозг когда-то
среди обрюзгшей пустоты кварталов.
Щемит плечо, предчувствуя отдачу
от выстрела, что пустит горсть металла
в упругий щит затерянной аллеи,
что видится, как призрак, из оконца…
День словно вымерший троллейбус,
который в город больше не вернётся.
«Дрожат листки на троне стула…»
Дрожат листки на троне стула
под сильным ветром свежих мыслей,
а дождь грозит из серой выси
облить развившейся простудой.
И перерублены лужайки
чешуйками седой брусчатки,
в стекле замёрзли отпечатки
того, кому его не жалко.
Пронзают землю пули капель,
внедряя в лето вирус влаги,
и незаметно тают знаки,
что рисовал рассвет на кальке.
И пусть печаль стекает с крыши
на полусжавшиеся листья —
ты от неё сбежишь по-лисьи,
когда закат письмо напишет…
ВОЛОКНА СЕРДЦА
Рвёт сердце на волокна чувство,
что сам себе не дашь проснуться,
когда в душе вдруг станет пусто,
как у голодного на блюдце.
И задержавшееся утро
пульс ожидания обманет,
тайком подкинув каракурта
к платку в расстёгнутом кармане.
Назад отбросит мысли взрывом,
рождённым от непониманья,
что в зеркале давно всё криво,
и на спасение дней мало.
Пусть тонут от досады свечи
в уже ненужном им же воске —
волокна сердца сны залечат,
взобравшись к прошлому на плоскость…
ЗА КУЛИСАМИ
На небе нарисованы кулисы,
за ними сцена, мрамором сверкая, —
ты видишь это всё в глазах Алисы,
попавшей не в то время в Зазеркалье.
Деревья ветви пасмурно качают,
и серость давит, обрывая листья:
никто не ждал, что будет так в начале,
все думали по-медицински чисто.
Волнами вверх подброшенный кораблик
оставлен на задворках у фантазий,
что наступают на свои же грабли,
заставив море обитать в фонтане.
На небе нарисованы кулисы,
за ними солнце фонарём мигает —
ты видишь это всё в глазах Алисы,
но оболочка у неё другая…
«Плавится зелень в объятьях жары…»
Плавится зелень в объятьях жары,
тают стихи с намёком на лень —
месяц без строк для души как нарыв:
ручка лекарством лежит на столе.
Беглые рифмы уже не догнать,
проще для новых бумагу найти
и по утрам наблюдать из окна,
как убивает людей никотин.
Завтра объявит ветер войну
тем, кто хотел избытка тепла
и не хотел прохладу вернуть
вместе с отсутствием в урнах стекла.
Это лишь завтра – сегодня опять