«Изощрённый идиотизм», – уныло подумал Павел, чувствуя, как гудят ноги от совершенно ненужной на его взгляд прогулки к заброшенной шахте.

13

Эдди вошёл последним. Задвинул засов и со всего маху саданул по двери плечом, мол, откроется – не откроется. Странный он всё-таки парень, сдвинутый. Потом поднял с топчана успевшего сесть Виктора Ильича и сдёрнул засаленный плед. Пледом (на уже готовые гвоздики) Глебов задрапировал окно, будто штор не достаточно. И погрузил всех в темноту.

Дальше копошение.

И свет от керосинки.

Так же, как в первый раз Виктор Ильич, Павел обманулся.

Свет исходил не от керосиновой горелки.

Кристалл. Излучающий удивительное изумрудное свечение. Удивительное! В изумрудном свете лицо Глебова озаряла улыбка. Он на вытянутых руках протянул кристалл Павлу. Бережно. Краем глаза тот заметил, как крестный сел обратно на топчан. Но всё внимание приковано к кристаллу. Павел протянул руки. И кристалл перекочевал к нему. Ладони ощутили прохладную бугристость. Лучистое сияние просвечивало ладони насквозь. Павел успел подумать о Марии Кюри и её опытах с радием, но это не остановило любопытства. Он приблизил кристалл к глазам.

И увидел.

14

…Они стояли у могилы Александра Клинова и какое-то время молча смотрели на скромный крест из сибирской сосны.

Виктор Ильич оторвался от созерцания креста и посмотрел на одиннадцатилетнего подростка.

– Павлик, подойди ближе, – позвал мальчика Виктор Ильич.

Мальчик нехотя оторвался от матери. Он не понимал, зачем его притащили в этакую глушь на могилу погибшего писателя. Конечно, круто, будет, чем похвастаться… но зачем?

– Присядь, – сказал Виктор Ильич. – Пытаешься понять, почему ты здесь, да?

Павлик кивнул.

Виктор Ильич посмотрел на Надежду Олеговну и задержал взгляд на Наташе, матери мальчика. Та чуть заметно кивнула.

– У меня есть кое-что для тебя, мой мальчик. Закрой глаза.

Мальчик подчинился.

Виктор Ильич успел вложить в руки паренька дневник Александра Клинова, когда внезапный порыв ветра едва не снёс со скамейки подростка. Павлик вскрикнул. Его мать всполошено подскочила к сыну. Но Виктор Ильич взмахом руки остановил её, уловив во вскрике мальчика не испуг от внезапности, а удивление. Мальчик открыл глаза и посмотрел на Виктора Ильича.

– Это дневник моего папы, – скорее констатировал факт, чем спросил Павлик, и прижал самодельный томик к груди.

Виктор Ильич кивнул.

Павлик отжал книгу от груди, посмотрел на неё и не по-детски нахмурил лоб:

– Я не понимаю…

– Продолжай, – как мог ласково сказал Виктор Ильич.

– Не понимаю, почему мама не дала мне папин дневник дома. Почему… – Павлик окинул взглядом могилу и посмотрел на мать, – здесь?

Наташа растерянно уставилась на Виктора Ильича. Виктор Ильич снова успокоил её жестом, и мягко, но настойчиво развернул ребёнка к себе лицом.

– Здесь похоронен твой настоящий папа, – сказал Виктор Ильич.

Глаза мальчика округлились.

– Тот человек, что бросил вас с мамой, когда тебе было четыре, не твой отец.

– Мама? – Павлик потрясённым взглядом снова воззрился на мать.

По лицу Наташи катились слёзы.

– Послушай крестного, сынок, – сказала Наташа, безуспешно давя всхлип. – А я тебе потом расскажу…

Надежда Олеговна притянула к себе Наташу, успокаивая.

Павлик посмотрел на крестного. Тот кивнул, и заговорил:

– Ты молод, мой мальчик! Но ты уже достаточно взрослый, чтобы иметь право на правду. Если бы тебе рассказали раньше – ты бы не осознал, если бы позже – не понял, почему не рассказали раньше. Я тоже был пацаном и знаю, что такое переходный возраст. И сейчас я не хочу лукавить. Тебе предстоит много узнать в этой жизни, совершить уйму ошибок и учиться на них, и исправлять их. Так устроен человек – он воспринимает только свои ошибки. Но некоторые ошибки человек исправить уже не может, как бы он ни старался, как бы ни сожалел, сколько бы ни пролил слёз – не сможет. И такие ошибки часто губят жизнь, потому что не поддаются смирению. Несмирение – практическая смерть при жизни. Особенно, если это касается любви… Тот человек, чей дневник ты держишь, очень любил твою маму и совершил свою ошибку лишь потому, что был чересчур благородным… Надеюсь, когда ты прочитаешь дневник, ты не совершишь ошибку и не станешь кого-то винить или ненавидеть. В мире много чудес, самых невероятных, но они открываются только людям с чистым сердцем. Сейчас твоё сердце чисто. Не очерни его, и ты всегда сможешь увидеть чудеса этого мира, скрытые от большинства людей! Уж я-то это точно знаю, – Виктор Ильич видел, что проповедь его пошла впрок и улыбнулся, подмигнув мальчугану. – Усёк?