Регина тряхнула головой, приходя в себя. Ну уж нет. Теперь водой из-под крана она не умывалась, пила жадными большими глотками, не замечая ледяного холода. Мерзко-кислый привкус прошлого не смывался с языка. Ну уж нет, лучше сдохнуть, чем туда, обратно. Райкой больше она не будет. Имя она тоже поменяла в восемнадцать. Завтра же в парикмахерскую и в редакцию.

Когда она вышла из ванной, в квартире было тихо.

– Уснула, кажется, – одними губами произнес Андрей, встретивший её на кухне. – Тебе бы тоже поспать, пока есть шанс.

Регина кивнула.

– Да, с удовольствием, но пара часов погоды не сделает.

Она бросила беглый взгляд в окно. В сумерках не было видно осенней ало-жёлтой пестроты, но изрядно поредевшие кроны деревьев просматривались отчетливо. Осень. А скоро, через месяц-другой, выпадет снег. Регина помнила, как они с Андреем гуляли под снегопадом прошлой зимой. На спор, кто больше, ловили снежинки носами. Регина выигрывала, мотала головой, скашивала глаза к переносице, пока перед ними всё не начинало кружиться.

– Ты жульничаешь, – смеялся Андрей. – Ловишь не носом, а ресницами. Вон, все в снежинках. Как у снежной королевы.

И, наклоняясь, снимал их губами. А ещё они бродили вокруг главной городской ёлки. И Андрей рассказывал про свой НИИ. Какую-то чушь про проваленные опыты, истории про коллег, со многими из которых дружил ещё с института. Регина не понимала половины. Но слушала. Андрей обнимал её за талию и спрашивал, щекоча тёплым дыханием ушко:

– Не замёрзла?

Она улыбалась и мотала головой. Наверное, они и этой зимой будут гулять вдвоём. Нет, уже втроём. Она никак не привыкнет.

Часы на стене щёлкнули. Андрей зевнул.

– Скоро на работу собираться, а вроде только пришёл и поужинал.

– И попытался поспать, – хмыкнула Регина.

– Кофе будешь?

– Буду, – она потянулась к чайнику. Налить воды, поставить на плиту, зажечь газ. Ещё минута и… И раздался звонкий детский плач.

– Твою мать, – простонала Регина, а Андрей пожал плечами, сочувственно погладил жену по голове и потопал к детской кроватке.

Молоко, только что мирно побулькивающее в миске, внезапно зашипело, вспенилось и переметнулось через край. Белые брызги долетели до Регины, кинувшейся было спасать проклятую жидкость, но безнадёжно опоздавшей. На маленькой кухне запахло палёным, белая пенка с удовлетворённым шипением погасила конфорку плиты.

– Чёрт! – ругнулась Регина, потирая пострадавшую руку. – Ненавижу готовить.

– Ты в последнее время всё ненавидишь.– Андрей отобрал у жены полотенце, в которое она вцепилась, и развернул к себе её ладони. – Больно?

Она только недовольно отмахнулась. Двухлетняя Элла, до того с интересом наблюдавшая за родителями, что-то прощебетала на своём птичьем языке и стукнула по обеденному столу игрушкой.

– Помолчи, – проворчала Регина, плюхаясь рядом с ней на диванчик за столом. – Тебя всё равно никто сейчас не понял.

– Регина! – укоризненно сказал Андрей и подмигнул дочери.

– Что? – она потёрла виски и поморщилась. – Ещё скажи, что я неправа. Естественно, меня всё бесит. И у меня нормальной работы нет, пока там, в Москве, империю делят, и твой институт в заднице, и денег нет, и квартира эта…

Она обвела рукой кухню и фыркнула:

– Считаешь, это нормально – жить в собачьей конуре? Ни места, ни воздуха. Даже кашу ребёнку приготовить негде.

Андрей с явным скептицизмом покосился на сбежавшее молоко. На его лице отчетливо читалось сомнение в том, что размеры к кухне и любовь к готовке как-то связаны. Но спорить не стал, поставил испорченную миску в мойку, достал новую. И бутылку с молоком. Элла постукивала по столу всё нетерпеливее, а манка сама себя не сварит. Регина смотрела в окно, за которым жёлтым костром догорал поздний сентябрь.