>Ел. Ф.: Ну да, качество, конечно, не сегодняшнее, но всё слышно и всё понятно. И вы понятны. Очень себе нравились?

>Б. Л-Б.: Вы, Леночка, наверняка уже заметили, что я самодовольный тип.

>Ел. Ф.: Не самодовольный, а уверенный в себе.

>Б. Л-Б.: О, так даже лучше! А если серьёзно, что могло бы мне в себе не нравиться? Одна экзальтированная любительница джаза даже воскликнула как-то после концерта:

«Вы – внебрачный ребёнок американской культуры!» А был это всего только киевский Дом композиторов, и спел я всего только «Атласную куклу» Дюка Эллингтона в сопровождении джаз-трио. Ладно, внебрачный так внебрачный! Я не стал возражать, поскольку ни порицания, ни негодования в её возгласе не было. Похоже, это был комплимент.

>Ел. Ф.: А как же самокритичность?

>Б. Л-Б.: Вручаю, Леночка, вам право меня критиковать! Будете?

>Ел. Ф.: Нет, мне тоже нравится, как вы поёте.

>Б. Л-Б.: Вот видите, как легко мы договорились! Чем заниматься критикой, давайте лучше попробуем немножко нежности.

>Ел. Ф.: Это вы сейчас о чём?..

>Б. Л-Б.: Это я сейчас предлагаю послушать то, что проверено временем и нравится женщинам, – одну из самых известных и старых тем неувядающей лирики «Try a Little Tenderness» («Попробуй немножко нежности»). Тут уже совсем иное качество звучания. Это студия.

https://www.youtube.com/watch?v=A7uGaELJzUI

>Б. Л-Б.: Ну как, Леночка, отвечает на вопрос «зачем?».

>Ел. Ф.: Отвечает, отвечает! Женщины не ошибаются в таких делах. Если им нравится, то… Но давайте остановимся, Борис! Хотелось бы уяснить, пока мы не забрались далекоглубоко, какова всё-таки роль родителей ваших? Как они влияли на вас, как добились, что у вас прорезалось столько талантов?

>Б. Л-Б.: Хм, мои родители и мои таланты… существует ли взаимосвязь? Конечно! Они сделали самое главное: сохранили мою свободу, ни к чему не принуждали, а просто прививали мне всё, что могли в диапазоне их собственной культурности. А диапазон был широк.

Мать – выпускница Киевской консерватории, пианистка, человек сильного характера и большой сдержанности. Отец – выходец из странной семьи, дитя нелепого союза фанатичной большевички, происходившей (как я слышал) из еврейского простонародья, и виолончелиста, тонкого, трепетного, влюбчивого человека, имевшего с юности прекрасный культурный кругозор, завершавшего своё музыкальное образование в Берлине у профессора Хуго Беккера. Союз оказался недолгим. А поскольку любовь зла, то бодались дед с бабкой нешуточно, и в результате мой папа получил двойную фамилию: от мамы – Левит, от отца – Броун. Ну а я через него унаследовал от деда-бабки то же самое сочетание Левит-Броун.

Отец – жёсткий, авторитарный человек, энергичный и талантливый. Типичный self-made man, а такие люди всегда жёсткие. Он прошёл через профессию токаря в заводском цеху и многолетнее самообразование. Впоследствии стал известным на Украине и в СССР фотохудожником. Любил живопись, собирал репродукции и делал альбомы, которые я ребёнком листал и на которых воспитывался. Так что не только Леонардо и Мантенья, не только Рембрандт, Веласкес и Вермеер, но и Николя Пуссен, и Рубенс, и Ватто для меня уже с детства были не пустой звук. Когда я подрос, отец повёз меня в Ленинград и открыл мне сокровища лучших в мире коллекций живописи – Государственный Русский музей, Эрмитаж. К делу воспитательному он подходил серьёзно. В Эрмитаж мы с ним ходили как на работу – дней пять подряд. А потом мы объездили великие дворцовые пригороды: Петергоф, Павловск, Царское Село. Нам было интересно обоим – вот в чём секрет эффективности той прививки. Отец был увлечён сам и увлекал меня.