Елена Федорчук Человек Возрождения. Беседы с Борисом Левитом-Броуном читать онлайн страница 12

Вы говорите – в двадцать первом веке… Я жил ещё в двадцатом. Кажется, всё было так же. Врали столько же, то есть – без конца. И всё это враньё называли любовью. Учили, как надо любить, а как не надо… Но за раскрашенной ширмой высокоморальных слов все искали одно – накал страстей, восторг, крылья. Вот я и пишу про секс. Он всё это даёт. Влюблённость, какой бы она ни выглядела идеальной, всегда – срывание тормоза горячих телесных влечений. Влечения страстны и даруют чувства могучие, вспыхивающие мгновенно. Человек делается крылатым. Получив согласие желанной/желанного поцелуем или даже просто словом, он/она начинает бегать, прыгать… а если стар, то останавливается, прижав руку к сердцу, потому что оно бьётся, как невыпущенная птица.

Я знаю, что такое извергать стихи, когда ты попал под страшное напряжение разделённого (а то и неразделённого!) желания. Сам не понимаешь, как это возможно. Тебе вроде и прежде стихи давались без особого труда, но чтобы так?!.. Господи, что это со мной, – думаешь ты, – так ведь не бывает, просто не может, не м о ж е т!!! Это ливень, это потоп, это, наконец, позор, потому что… потому что с такой лёгкостью даётся только позор. И это случается от любви. Только желать надо всецело. Иначе это не желание, это не секс и это не любовь. Это мелочь. Большая любовь – это секс на годы. А если секс невозможен, то это измученная любовь, несчастная.

Но пока любовь надеется на осуществление, она способна рождать шедевры. Нет, возможны, наверно, и другого типа шедевры, но ничего более восторгающего, ничего более окрыляющего, чем шедевры, рождённые страстным любовным желанием, я не знаю. Предельным выражением, осуществлением любовного желания становится любовное соитие. А когда его нет, и именно пока его нет, ты не понимаешь, что с тобой, твои силы титаничны, твои чувства больше тебя, в тебе рождается необъяснимое, произносится несказанное.

Вот вам два стиха разных авторов. Без фамилий. В данном случае это не существенно, существенно то, что оба они сотворены в тоске по любимому.

* * *
В краю, где ты живёшь, зови меня своей,
Весенней и пустой, лирической затеей.
По мне томится март в обманутых аллеях
И, помрачневший вдруг, не спит своих ночей.
Но там, где мы одни, и ты меня несёшь
Меж небом и землёй,
                      там даже птицы знают,
Что так приходит Бог, как будто ты похож
На первый скорый дождь в душистых липах мая.
И там, где мы одни, бессильны потолки,
А стены, не шутя, раскачивает ветер,
И нет уже вольней пронзительной строки
Моей, что от тебя родится на рассвете.
* * *
Из-за шторы гляжу на блаженную пьяццу,
и себя уж не тщусь ни понять, ни забыть.
Я устал уставать, я не в силах бояться,
я измаялся не быть, отчаялся быть.
В золотом осиянье ноябрьского «лета»
непокорною прелестью дышит душа.
В отворённости вен ищет тело ответа,
время циркулем чертит круги, не спеша.
Ровно, страшно горит этой осени пламя,
и горгоны-судьбы неподвижны зрачки.
Можно б – сном или снами…
                                 но что это с нами?
Это жизнь или смерть пишет книгу стихами?
Это ад? Или… небо коснулось руки?

Не то чтобы люди разучились любить, Леночка! Всегда умели плоховато. Прежде много врали про любовь и скрывали любовь, потому что христианским моральным террором всё было запутано и запугано, подавлено под страхом осуждения. А теперь всё стало можно, и люди всё так же продолжают врать про любовь, потому что мгновенно разменяли её на медяки вседозволенности. Без любви – это вы точно заметили – и жизнь не та, и искусство не то. Простая истина любви: Carmen, je t’aime!