Человек в толпе. Поэзия - Константин Кривчиков читать книгу онлайн бесплатно без сокращений

Иллюстратор Е. Кривчикова

Фотограф В. Березин

Фотограф Е. Болюх

Фотограф Е. Гапонов

ISBN 978-5-0064-1622-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вам – на долгую память

«В джунглях мегаполиса…»

В джунглях мегаполиса

в поисках тропы, —

где не слышно голоса

в рокоте толпы, —

мечется взъерошенный,

хмурый человек…

Как тебя забросило

в двадцать первый век?

Тем, кто понимает

Громче всех кричат те, кому нечего сказать.

Прежде чем говорить, научить слушать и понимать других.

Поймёшь другого – поймут тебя. Но учитывай, что слышит лишь тот, кто хочет услышать. Поэтому не старайся докричаться до глухого и не мечи бисер перед свиньями.

Каждый человек – галактика. Понять другого человека, всё равно, что познать новую галактику. Понимать только себя – жить в одиночестве в целой галактике, не видя другие звёзды.

Если ты понимаешь других, то расширяешься, словно Вселенная. Если тебя понимают другие, ты становишься частью их Вселенной. Если тебя не понимают – тебя нет.

Человек, которого не понимает никто, есть фантом, чёрная дыра, поглощающая свет. Это – невидимая миру звезда.

Мысль изречённая всегда является посланием окружающему миру. Оно существует до того момента, пока находит отклик в сознании людей; примерно так же, как свет звезды блуждает много лет по просторам Вселенной, и пока он виден – звезда ещё не погасла.

Творчество есть уникальный продукт человеческого сознания, направленный, словно свет звезды, в Вечность. А уж кем он там в итоге останется, – плевком, по меткому замечанию Ф. Раневской, или звездой – решит время.

В ЗАПАСЕ – ВЕЧНОСТЬ

«Там, далеко за холмами…»

Там, далеко за холмами:

ровно рокочет прибой;

то, что осталось мечтами;

то, что не стало судьбой.

Всё, что случается с нами,

мы выбирать не вольны.

Там, далеко за холмами —

ждут нас иные миры…

Избави бог…

Яше Каплану

В запасе ещё вечность,

и вечности не жаль.

Ещё к лицу беспечность,

и бесконечна даль.

Ещё за всё мы платим,

наивные, в кредит.

И, не жалея, тратим,

и не храним обид.

И раздаём надежду, —

не ведая о том, —

как лишнюю одежду,

в надежде на «потом».

А время волны катит,

и сеет слов песок.

Всё больше тёмных пятен,

всё меньше светлых снов.

Избави бог нас, грешных,

до края наших дней

от надоевших женщин

и преданных друзей.

Мыс Харасавэй

//

Тут, на конце земли1 —

песчаные холмы,

халеи в брызгах волн

кричат осиротело,

а сердце холодит

дыхание зимы…

Тоскливо на душе,

и нет тоске предела.

В тумане горизонт

сливается с водой,

а небосвод висит

свинцовой пеленою.

И на краю земли,

наедине с собой

ты начинаешь жизнь

осознавать судьбою.

//

Харасавэйская мелодия —

знобящий, тягостный мотив.

Хрустит рассветная рапсодия,

стаккато хрупкое разбив.

Здесь – на пороге мироздания —

пьянит сознание простор,

и вечно длится неприкаянный

земли и неба тщетный спор.

Душа больна тоской безбрежною,

жизнь до безумия проста.

За кромкой серого песка

день расстилается над бездною.

//

Очнувшись среди

первозданного снега,

весь мир восприня́ть

чёрно-белым этюдом…

Воды ледяной

и пшеничного хлеба

испробовать вкус

и запомнить, как чудо.

Томясь притяженьем

Полярного круга,

торопится к югу

утиная стая.

А грузные волны

прибоя морского

то грозно рокочут,

то жалобно стонут.

Развесила осень

прозрачные сети

над стылым пространством

безлюдного мыса.

Теперь до весны

можно думать о смыслах,

о звёздных мирах,

Мнемози́не и Лете…

«Я просто Костя Кривчиков…»

Я просто Костя Кривчиков.

Не знали?

Снимайте кофты.

К чёрту – лифчики!

Дышите голыми грудями!

В тугих капроновых застенках

не прячьте прелести свои.

На свете нет печальней смерти,

чем задохнуться без любви.

Пока ещё заря багрится,

и небо звёздами чудит,

пока серебряным копытцем

роса рассветная блестит,

пока я весел и заносчив,

пока вселенская кровать

даёт мне в жертвенные ночи

от мира ласки принимать.

Пока не умерли, не сгнили,

пока быльём не поросло…

Я так хочу,

чтоб вы любили,

чтоб вам всегда

в любви везло!

Не каюсь грешною душою,

что плоть моя сильней души.

И бог любви всегда со мною,

и разрешает мне – греши!

Ах, жаль мне тех, —

а их не мало, —

кто, опалённый чувств пожаром,

любви боится, как чумы.

Поэтам трусить не пристало.

И потому, подняв забрало,

я снова к вам иду на вы!

<1983>

«На небе таяла звезда…»

На небе таяла звезда

в конце апреля.

Ты уходила навсегда,

а я – не верил.

Хмельной от счастья бытия,

я был беспечен.

Но ты, тирадами звеня,

ушла под вечер.

Тебе казалось: ты права,

себя не мучай;

что всё на свете трын-трава,

счастливый случай.

Жизнь, это сладостный мираж.

Лови мгновенье!

А от меня какой кураж?

Закроем пренья.

Я простофиля, мещанин

и неудачник.

Тебе же нужен Алладин

и джин – в придачу.

Чтоб вы с заоблачных высот

на мир глядели,

и весть про солнечный восход

вам птицы пели;

чтоб от любви кружилась кровь,

и сердце глохло…

А я не слышал этих слов,

мне было плохо.

А я всё думал – ты придёшь

и скажешь: «Здравствуй!»

Но застучал по крышам дождь

шальной и праздный.

Прокралась ночь, темным-темна,

как вор на дело.

А за окном цвела весна

сиренью белой.

Но я, затравленный тоской,

был хуже Шнитке,

терпя, как чудик за стеной

нудит на скрипке.

Орал котяра на трубе —

знать, тоже бросили…

И так я думал о тебе

до самой осени.

Транзит

Салехард-Харасавэй —

нет погоды, хоть убей!

Третьи сутки, как в угаре,

третьи сутки мы в «Ямале»2

отдыхаем от забот…

Третьи сутки вахта пьёт!

На последние гроши

наливай и не греши.

Салехард-Харасавэй —

«Надя, штопор поскорей!»

За столом всё веселее.

Снова голос из оркестра —

«Для гостей с Харасавэя…»

в пятый раз звучит «Маэстро».

В голове сплошной туман

от креплёного вина…

И помбур был пьян,

и она пьяна.

Яшу мучает икота.

До чего же спать охота!

Салехард-Харасавэй…

Улететь бы поскорей.

Родившийся в пятидесятых

Мы живём, под собою не чуя страны…
О. Мандельштам

Родившийся в пятидесятых

ровесник оттепели ранней,

я, как кали́ка неприкаянный,

в стране, иудами распя́той,

живу, не веря в покаяние

ни каинов, ни геростратов.

Живу без цели, как в прострации,

меж митингов и демонстраций,

под лозунги лукавых пастырей

и визг сплошного одобрямса

в шизофреническом пространстве

лжи, демагогии и пьянства.

А с мавзолея рожи корчит,

до славословия охочий,

очередной великий кормчий

косноязычием мороча,

заблудший в соснах трёх источников

частей марксизма, ну и прочего.

А те, кому совсем не хочется

с толпой маршировать на площади,

обречены на одиночество.

Они читают между строчек,

и пишут непонятным почерком,

где вместо фиги – многоточие.

А дальше – прочерк…

<1987>

«Не пей с утра», …»

«Не пей с утра», —

мне говорил отец.

Его я не послушался, подлец!

Всегда спешил желанию навстречу,

и утро плавно утекало в вечер.

А дальше снова солнышко вставало…

Так незаметно время пробегало.

Вконец устав от утренних забав,

подумал я, что был отец неправ.

И понял, чтоб на вещи сохранить

взгляд трезвый – надо с вечера не пить.

Тогда увидишь, как сияют звёзды.

Увы, догадка озарила поздно.

«Странное имя – Анита…»

Странное имя – Анита.

Парки прядут полотно.

Эхо – и то позабыто,

и не тревожит давно.

Старые письма листая,

высмотрю серый листок —

словно гусиная стая

сонно летит на восток.

Канула в сумерках синих,

но обронила перо

сказочная гусыня,

Матушка Шарля Перро.

И долетело из детства

пёрышко это, кружась…

Вера в чудесные средства,

магии тайная вязь

не защитят от печали.

Но всё равно – чёрт возьми! —

в юности все мы мечтали

и не боялись любви.

Ах, эти чистые чувства

незамутнённой души!

В них уже не окунуться,

сколько родник ни ищи.

Грусть о прекрасном далёком

в сердце горчит, как полынь…

Жизнь обжигают не боги.

Как бы ни был одиноким,

я не останусь один.

Детский разборчивый почерк

свяжет в единый узор

то, что, – блуждая меж строчек,

тонкий знаток многоточий, —

я не прочёл до сих пор.

Сны паутины сплетают,

каждому – впору и в срок.

Где ты, Анита? Не знаю.

Старые письма листая,

серый увижу листок…

Время Паганини

Весенний ветер за дверьми…
В кого б влюбиться, чёрт возьми!
С. Чёрный

Апрель!

Капель, колготки, мини…

Либидо плещется из глаз.

На сердце время Паганини —

мечты, волнения, экстаз!

Природа ёрзает со стоном,

и суслик щерится в норе.

Душа трепещет от озона

назло озоновой дыре.

А кровь, как кратер Кракатау,

клокочет, упаси господь,

Человек в толпе. Поэзия Константин Кривчиков