– Нет. Службу. И если будет выбор между вами и службой, он выберет службу.

– Спасибо вам за предупреждение, но оно было ни к чему. Доброй ночи!

После этих слов Катя вошла в квартиру, где её ждала мама.

– Катенька, почему так поздно? Я волновалась.

– Всё хорошо, мама. Мы гуляли по вечернему Ленинграду. Я устала, пойду спать. И ты ложись.

В своей комнате Катя расплакалась навзрыд, уткнувшись в подушку.

Глава 6

Поляков сидел за столом. Напротив него – белый как снег никому не известный режиссёр Иван Ивановский. Задержанного била мелкая дрожь. Перед ним стоял стакан воды и лежали лист бумаги и перьевая ручка. Допрос шёл в кабинете Полякова, что было редкостью. Обычно он происходил на Шпалерной улице в ДПЗ5.

Майор смотрел на режиссёра своими пронзительными голубыми глазами настолько пристально, что могло показаться со стороны, что он читает его мысли.

– Товарищ Ивановский, – наконец начал чекист, – вы понимаете причину вашего задержания?

– Н-нет, – заикаясь ответил задержанный.

– На днях на фасаде Дома культуры имени Горького появилась афиша с вашей пьесой. Название многообещающее: «Сталин – вождь пролетариата», но, товарищ режиссёр, почему же комедия? Что в этом вы видите смешного?

– Н-ничего. Я переименую, честное слово!

– Вот как. Хорошо. Однако ваша прошлая пьеса называлась «Боже, царя храни». Что ж вы, товарищ, царю такие почести делаете?

– Я совсем не то имел в виду! – горячо заговорил Ивановский, – это историческая пьеса, о революции. Мне хотелось назвать её как-то по-особенному.

– Перемудрили.

– Понимаю. Но я готов всё исправить!

– В таком случае пишите чистосердечное признание.

Режиссёр стал белее прежнего.

– Товарищ майор, неужели расстрел?

– Не мне решать, – ответил Поляков холодно.

Режиссёр зарыдал. Анатолий пододвинул к нему чернила и краем глаза увидел фотографию под стеклом. Катя. Он вспомнил её слова: «Он мыслит широко». И будто услышав его мысли, режиссёр вдруг промолвил сквозь плач:

– Я ни в чём не виноват! Я просто мыслю иначе, широко. Я творческая натура!

Анатолию безумно захотелось прервать допрос, чтобы не слышать ничего. Все его мысли занимали Катя и минувший вечер. Он вспоминал её хрупкую фигуру и чуть сутулые плечи, её улыбку и поцелуи, её чёрные длинные ресницы и пристальный взгляд карих глаз. Он чувствовал её запах на руках, словно она была здесь и сейчас в его кабинете.

– Вас определят в камеру, – сказал Поляков, – там вы будете какое-то время. У вас будет возможность всё обдумать. Так мы сократим время на ваш допрос. И если в чистосердечном вы напишите всё правильно, то максимум, что стоит вам ожидать, – это восемь лет заключения. Срок большой, но не расстрел. Уведите!

Режиссёра увели, а Анатолий взял в руки фотокарточку Кати. «Что ты делаешь со мной?» – подумал он.

На улице была глубокая ночь. Город спал. Анатолий вышел на свежий воздух в размышлениях. Идти домой не хотелось и не было необходимости; в служебной квартире делать тоже было нечего – тоска по Кате лишь усилится; ночёвка в кабинете грозила ворохом документов и задач, к тому же от четырёх стен кабинета его уже тошнило – он месяц как прикованный сидит в нём сутками. Из всех зол он выбрал наименьшее – пошёл домой. Тесть с тёщей спали, когда он добрался к рассвету. Толя снял форму, лёг на кровать и моментально заснул. Он был не в силах думать о чём-либо.

Несмотря на поздний сон, Толя проснулся около 10 утра. Тёща хлопотала на кухне, тесть там же читал газету.

– Анатолий, приготовить тебе завтрак? – спросила тёща.

– Я сварю себе кофе, не беспокойтесь.

Анатолий наспех выпил кофе, быстро оделся и ушёл. Он хотел побыть один. Толя шёл прогулочным шагом по проспекту 25-го Октября