– Ну что… сколько еще шахматишек повыпускали? – спрашивает гроссмейстер.
Думаю, что ответить, не ваше дело, или достаточно, не успеваю ничего сказать, ничего сказать, он уже самодовольно потрясает топором.
– Ничего, мы новых нарубим, будете знать… завтра же у меня будет войско, зря, что ли, учился строгать-пилить – рубить..
Понимаю, что нужно куда-то бежать, кого-то предупреждать, но где, кого, о чем, ничего не приходит в голову…
– …войдите!
Дверь распахивается, смотрю на следователя на пороге, ляпаю не к месту и не ко времени:
– Вы на прием?
– На какой, к черту, прием? Вы меня что, за психа считаете?
– Видите ли, ко мне приходят не пси… – спохватываюсь, – а чего ради вы вообще в частную собственность вваливаетесь?
– Вы подозреваетесь в убийстве Гроссмейстера.
Так, сохранять спокойствие, сохранять спо… сохра…
…так…
– …а… когда это случилось?
– Вчера днем.
Как ножом в сердце, так я и думал…
– А… в какое вре…
– …вы это к чему спрашиваете?
– В смысле… ну… что у меня алиби есть на то время, когда…
– Да что мне ваше алиби, что мне ваше алиби в самом-то деле? Я знаю, что вас там не было, но это вы их подговорили? Признайтесь, вы?
– К-кого подговорил?
– Да этих… этих… самых… ну как их… ну… – следователь умоляюще смотрит на экран телевизора, – да скажите же вы!
Телевизор оживает, начинает плеваться новостями, в лесах все чаще замечают причудливые деревья в форме шахматных фигур, которые не стоят неподвижно, а перемещаются по лесу, чем приводят в замешательство случайных грибников и туристов…
Все еще стараюсь делать хорошую мину при плохой игре, осторожно спрашиваю:
– А… я тут при чем?
– При том… да вы по видеокамере посмотрите запись-то!
Смотрю запись, вижу гроссмейстера с топором, который направляется к дереву в форме шахматной пешки, взмахивает топором…
…прыжок – как-то наискосок, первый раз вижу, как дерево прыгает, вырывая корни из земли, хоп – и вот уже дерево перепрыгивает своего лесоруба, больше ничего – только перепрыгивает…
…гроссмейстер, или кто он там, падает замертво.
– Это вы… это вы их подговорили…
Презрительно фыркаю:
– Ну а что вы хотели, вообще-то это нормально для шахмат, что же они еще по-вашему должны делать?
– А если они в город пойдут?
– Ну, где вы видели, чтобы деревья в город ходили? Или… – многозначительно смотрю на него, – или видели? Шизофрении в роду не было?
– Да нет, вроде… хотя если на тещу мою посмотреть, так вылитая шизофрения и есть…
– Так что я тут не при чем, это вы с ними разбира… да что разбирайтесь, я вам даже триггер могу подсказать, они так на пилы и топоры реагируют, если без топора в лес пойдете, ничего с вами не случится. Нет, ну если хотите, могу, конечно, провести с ними сессию, это обойдется в пятнадцать тысяч…
– …рехнуться можно… нет, спасибо, разберемся как-нибудь…
Он идет к двери, на полпути одергивает себя, что вышагивает по клеткам, нарочито наступает на линию, сжимается в страхе, что случится что-то плохое, – исчезает за дверью…
Крылань
– Входи…
…не договариваю, окно с треском и грохотом распахивается, осколок падает на пол, разлетается сияющими искрами. Белая крылань прыгает с подоконника в комнату, думаю, замахать на неё тряпкой или накрыть чем-нибудь, чтобы застыла, а дальше я её уже выставлю за дверь, и…
– По… мо… ги… те…
Даже не вздрагиваю, уже начинаю привыкать и к говорящим крыланями, и ко всем прочим…
– Помо… помогите… за мной… гонятся…
– Кто гонится? – на всякий случай запираю дверь, понимаю, что ни черта это не поможет, окно-то расколочено. Стараюсь сделать хорошую мину при плохой игре, усаживаю крылань на кушетку, достаю свой блокнот, в который раз требую от себя пользоваться чем-нибудь более современным, в которых раз отмахиваюсь.