– …входите!

Дверь распахивается, никого нет, на крыльце стоит шахматная пешка, это что-то новенькое, оставить пешку и убежать. Розыгрыш какой-то, или что похуже, уже представляю себе жуткую шахматную партию, в которой я буду играть роль пешки, и в какой-то момент…

…ладно, пошло оно все, к черту, к черту, встать, закрыть дверь, черт, это теперь через весь холл тащиться от уютного камина в подступающий снаружи холодок…

Уже отодвигаю кресло, когда…

…черт.

Нет, никакой ошибки – пешка прыгает через порог на клетчатый пол, замирает.

Выжимаю из себя остатки вежливости:

– Э-э… добрый… вечер.

– Добрый вечер.

Голос чуть хрипловатый, механический, как у какой-нибудь старинной игрушки, а впрочем, откуда я знаю, какие голоса должны быть у шахматных фигур… да никаких не должно быть, если на то пошло…

Не выдерживаю паузы, добавляю:

– Входите.

– Но… – пешка делает паузу, многозначительно смотрит на меня круглыми, блестящими глазами, чего-то ждет. Да какого черта, в самом-то деле, вы мне тут дом решили выстудить, или что…

Уже хочу разразиться гневной тирадой, спохватываюсь, понимаю, что должен сделать…

Ничего не попишешь, отодвигаю кресло, делаю шаг.

Пешка прыгает на следующую клетку пола.

Шаг.

Прыжок.

Шаг.

Прыжок.

Шаг…

Замираем друг напротив друга, я в шахматах не особо шарю, но понимаю, теперь никто из нас не сможет сделать шаг, и тем более, никто из нас не сможет уничтожить другого…

– Я к вам… на прием.

Это что-то новенькое, говорю я себе, какие проблемы могут быть у пешки, ну мало ли, да еще бы не было проблем, когда тебя по несколько раз в день убивают…

– Понимаете, мне иногда кажется, что я дерево.

– Вот как?

– Скажите… это… это уже шизофрения, да?

– Ну, не будем делать поспешных выводов… И когда вам это кажется?

– Да почти постоянно, когда мне не нужно делать ход. Вот так стою на клетке, задумываюсь… И мне кажется, что я дерево, что я должен стоять в лесу, шуметь листьями, что я тянусь к солнцу, что я цвету по весне…

– Ну что же, всякие бывают фантазии… может… может, вы хотите ненадолго уйти из того мира, где вас убивают по нескольку раз в день, где вы сами убиваете направо и налево, уйти в спокойный и безмятежный мир, где нет никаких проблем…

– …ну, нельзя сказать, что у дерева нет никаких проблем…

– …но все-таки расти в лесу, и рубить направо и налево, это разные вещи… Вот вы и придумали себе…

– …так в том-то и дело, что пешка не должна ничего придумывать, она вообще не должна думать, она же пешка, где вы видели, чтобы шахматные фигуры что-то думали?

– А вы не пробовали поговорить с другими фигурами?

– Нам не положено… – кажется, он смущается.

– А… а где написано, что не положено? Покажите мне учебник шахматной игры, где написано, что фигуры не должны разговаривать?

Пешка задумывается, перебирает что-то в уме, какие-то правила, гамбиты, рокировки, больше ничего не помню про шахматы, но точно знаю, что запрета разговаривать там нет…

– А ведь вы правы… И правда, что, вот так к вам сходил, вы так все понятно по полочкам разложили… А мне ничего за это не будет, что я к вам пришел?

Опешиваю от наглости, думаю, как бы потактичнее заметить, что вообще-то это он мне должен за прием заплатить, я с него денег не беру только потому, что имею дело с пешкой, что с шахматной фигуры взять, хотя с короля или королевы может и можно что-то стрясти…

Уже хочу возмутиться, спохватываюсь:

– А… да нет, кто вас накажет-то, в конце концов, никто и не узнает…

– Да, вы правы… если я вернусь к началу сражения, никто не узнает… А это ничего, что я мертвый пришел?

– Как… мертвый?

– Ну… Меня убили в игре, сейчас я должен лежать мертвый за пределами доски, и…