Несмотря на то что «автокефалия» в строго каноническом смысле оставалась просто правом провинции избирать своих епископов, в XIX в. она обрела новое значение: автокефалия – по крайней мере на Балканах – оказалась исключительной обеспокоенностью абсолютной независимостью новых национальных церквей. Эта психологическая эволюция, разумеется, была тесно связана с появлением современного национализма, неизвестного в Средние века. В этом виноваты не одни только идеологи новых «автокефалий»; их действия нередко бывали спровоцированы (часто с подачи Фанара[450]) смешением интересов православия и собственно греческого народа. Все славянские Церкви начали стремиться к независимости от Константинополя.

В начале XIX в. на Балканах появилось семь автокефальных, или независимых, Церквей: четыре сербоязычных[451], две румыноязычных[452] и одна румыно-сербская[453]. Их границы соответствовали административным районам Австро-Венгрии и Турецкой империи. После Первой Мировой войны архиепископ Белградский, возведенный в 1920 г. в ранг Сербского патриарха, объединил под своим началом сербские Церкви. В 1925 г. румынские Церкви также объединились во главе с Румынским патриархом. Случай с Болгарской Церковью вызвал много бед: переговоры между болгарскими представителями и Вселенским патриархом были затруднены наличием многочисленного болгарского населения в самом Константинополе. Болгары настаивали, что эти люди также относятся к новой болгарской «автокефалии», по крайней мере в церковных делах. Такая система допускала бы существование двух параллельных церковных иерархий на одной и той же территории. Избежать разрыва оказалось невозможно: в 1872 г. Константинопольский собор официально осудил приоритет национализма в церковных делах. Интересно отметить, что Православная Церковь официально осудила этот психологический недуг как раз в начале эпохи, когда православие во всем мире начало страдать в результате церковного национализма. «Болгарская схизма» разрешилась в 1945 г.; тогда же была установлена и признана безо всякого нарушения «территориального» принципа болгарская церковная автокефалия.

Достойно сожаления то, что после 1920 г. «националистичность» православных автокефальных Церквей перекинулась в разные страны и дала толчок нарушению территориального принципа, особенно в Америке, а уже эти нарушения нанесли существенный вред миссии православия в мире.

Кроме автокефальных Церквей Сербии, Румынии и Болгарии, в XIX в. возникла Элладская Церковь в Греции (1850 г.). Наконец, в ХХ в. автокефальные Церкви появились в Албании, Польше и Чехословакии; по сей день их каноническое положение не закреплено никакими определенными решениями[454].

Несмотря на свою малочисленность, четыре древних патриархата: Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима – имеют очень важное символическое значение для всех православных христиан и пользуются несомненным авторитетом. Это напоминание о древней пентархии пяти патриархов не допускает, чтобы вселенская Православная Церковь превратилась в «федерацию» национальных автокефальных Церквей, основанных по секулярному принципу.

Константинопольский патриарх занимает первое место, которое прежде принадлежало Римской Церкви. По свойству своей власти как первенствующего Вселенский престол часто должен был вмешиваться (подобно древнему Риму) в церковные споры. В последнее время обнаруживаются различия по поводу точного истолкования этого первенства; часто оно расценивается как своего рода противопоставление равенству сестер-Церквей и подобие «папизма». Может быть, некая каноническая ошибка была допущена со стороны Константинополя, и она могла подать повод к такому противопоставлению. Но несомненно, что авторитет «первого среди равных» – связующая часть православной экклезиологиии, что нынешнее положение константинопольского патриарха, историческими событиями поставленного вне географических пределов национализма, могло бы, кажется, дать ему возможность осуществлять эту власть плодотворно – в той мере, в которой он соглашается не отождествлять свое назначение с любым видом национализма.