Византийский патриарх признавал за новыми Церквами право самостоятельного выбора епископов и первоиерархов – право, которым с некоторых пор обладали Восточные Церкви, такие как Кипр и Грузия. Но всякий раз, когда позволяла политическая ситуация или военные успехи, Константинополь подавлял политическую и церковную независимость, которую он скрепя сердце допускал, и восстанавливал власть «нового Рима» на Востоке. Последний раз это удалось уже при турках, когда султан поставил патриарха главой православных христиан Османской империи.

Следовательно, то негодование, которое изливали на Византию современные историки славянских стран, понятно, но оно может быть оправдано лишь отчасти. Они часто забывают о том, что «национализм» в современном смысле слова был неизвестен в Средние века ни на Востоке, ни на Западе. Тогда все принимали принцип вселенского христианства, выраженный единой империей. «Национальная» независимость в то время создавала «беспорядок», противоправный с христианской точки зрения. Следовательно, император и византийский патриарх формально имели право положить этому конец. Их политика, бесспорно, благоприятствовала одной нации в ущерб другим, но эта «оборотная сторона медали» была только иллюстрацией упадка самой «идеи теократии», и этот упадок был усугублен зарождением национализма, как греческого, так и славянского.

Россия

Отношения России с византийской матерью-церковью никогда не были такими же, как у балканских славян. Киевское государство стало христианским княжеством в Х в., но до XV в. не обладало церковной независимостью, хотя попытка в этом направлении была предпринята уже в самом начале его существования. Будучи весьма удаленной от Византии, Россия ощущала верховную власть Константинополя в меньшей степени, чем Болгария и Сербия, и не восставала против нее. Таким образом, митрополиты Киевские всегда назначались византийским патриархом и всегда – за редким исключением – были греками.

Эта система церковного управления имела глубокие последствия для дальнейшей судьбы русского христианства. Византийская Церковь, которая стремилась сохранять непосредственную власть над необъятными северными землями, не благоприятствовала поставлению местных епископов, русских по происхождению. Греческий митрополит, который жил в Киеве, во Владимире и позднее в Москве, был на самом деле единственным главой огромного диоцеза, и права русского духовенства, находящегося под его контролем, были строго ограничены. Такова природа централизма Русской Церкви, совершенно противоположного древним правилам и практике восточных и балканских Церквей.

В XIV–XV вв. ситуация в России совершенно изменилась. Русская Церковь была разделена на два митрополичьих округа: Киевский в Великом княжестве Литовском (которому вскоре будет суждено слиться с Польским королевством) и Московский. Киевский митрополичий округ оставался подчиненным Константинопольскому патриархату до XVII в. Московский митрополичий округ стал «автокефальным» в XV в., а в XVI в. был возведен в ранг патриархата.

Московская Церковь унаследовала экклезиологическую централизацию, насажденную византийской администрацией. Патриарх был удостоен пятого места (после Константинополя, Александрии, Антиохии и Иерусалима); так был установлен один из столпов нового государства, которое претендовало быть наследником вселенской христианской империи – «Третьим Римом». Но «симфония» между Церковью и государством (идеал византийской теократии) в России никогда не была осуществлена. Задолго до Петра Великого – вопреки всеобщему мнению – московские цари заимствовали свою политическую идеологию скорее с Запада, чем из Византии. Средневековье закончилось. Обретя самостоятельность и заключив союз с Московским государством, Русская Церковь потеряла поддержку далекого константинопольского патриарха и оказалась подчиненной государству до такой степени, какая вообще была неизвестна Византии. Среди патриархов было всего несколько выдающихся личностей, которые умели отстаивать свою волю перед государством. Самым знаменитым был, несомненно, Никон в XVII в., который провел в России реформу богослужения, чтобы привести русскую практику в соответствие с современной ему греческой; в течение нескольких лет он действительно был хозяином России.