– То есть дипломатия?

– Дипломатия мачете, – отрезал Сека.

Он знал: формально их отряд «Головорезы» числился в документах как «экспедиционная группа поддержки», выданная по тайному соглашению между частными структурами Великобритании и будущим «правительством национального спасения». Контракт был безымянным. Деньги – через третьи страны. Ответственности – ноль.

Они должны были дестабилизировать, зачищать, ломать волю. И, когда деревни будут гореть, когда люди будут бежать, когда по радио скажут «оставайтесь дома» – останется только один голос, которому будут верить: голос силы.

Сека не верил ни в кого. Ни в Британию. Ни в Н’Диайе. Он верил в то, как автомат работает в темноте. В то, как страх замирает в глазах жертвы. В то, как быстро можно сломать нацию, если делать это не флагом – а пеплом.

ГЛАВА 3

Сен-Флёр встречал утро медленно, зная цену времени. Первые лучи солнца пробивались сквозь пыльные витражи старого храма Святого Габриэля, в котором отец Антонио Гатти проводил свою службу. Камень под ногами был ещё прохладным, воздух – неподвижным, наполненным благовониями, углём и запахом бумаги.

Город был особенным. Не потому, что здесь был кафедральный собор – один из немногих, уцелевших со времён французской миссии. И не потому, что тут находился монастырь Кила-Мой, где христиане и последователи древнего культа Цветка Солнца учились молиться рядом. А потому, что именно здесь ещё сохранялась тишина, которую отец Гатти называл «дыханием между мирами».

Он сидел в боковом нефе, перебирая чётки. За стенами храма слышался шёпот – не молитв, а разговоров. Люди начали собираться раньше обычного. Женщины с детьми, старики, юноши с отрешёнными взглядами. Гатти чувствовал: что-то уже сдвинулось. И это было не политическое – это было глубже. В тоне. В лицах. В темпе шагов.

Он встал, прошёл по ряду скамей, провёл ладонью по деревянной спинке. Каждая царапина – напоминание. Здесь сидели те, кто приходил со страхом. Те, кто уходил с надеждой. Он знал многих по именам. По историям.

– Падре, – раздался голос за спиной.

Это был Исаак, помощник отца Гатти. Молодой катехизатор, сын местного учителя, выпускник семинарии в Сенегале. Высокий, с мягким лицом и быстрым умом.

– Я слушаю, – сказал Антонио.

– Пришло сообщение из столицы. Наша миссия закрыта. Формально – «на период восстановления порядка». Фактически – выдворены. Один из братьев избит, трое находятся под домашним арестом.

Гатти сжал пальцы.

– Кто дал приказ?

– Военное командование. С подписью генерала Н’Диайе. Но… – Исаак замялся.

– Говори.

– Есть более странное. Мы получили слухи… подтверждённые, – он достал записку, сложенную вчетверо, – о том, что часть солдат генерала участвует в… ритуалах. Прямо в деревнях. С факелами, танцами, жертвоприношениями животных. Иногда – с человеческими жертвами.

Отец Гатти взял бумагу. Прочёл. Перечитал. Отложил.

– Это не ритуалы. Это демонстрация. Когда власть приходит без мантии – она надевает маску.

Он вспомнил, как в далеком прошлом – ещё в одной другой стране, в другой форме – видел, как военные «благословляли» себя проклятиями, вырезанными на коже. Тогда он думал, что это – край. А теперь понимал: нигде нет дна.

– Президент делал то же самое, – тихо сказал Исаак. – Только с другими словами. Он строил культ из себя. Они – из предков.

– И тот, и другой – строили на страхе. Просто Мбуту требовал, чтобы его боялись в костюме. А эти – в пепле.

Он медленно прошёлся вдоль стен. Прикоснулся к камню, к кресту.

В свете, падающем с купола, частицы пыли казались звёздами. Гатти стоял на амвоне, смотрел в пустые скамьи и думал о том, сколько лиц он больше не увидит. Некоторые уехали. Некоторые – исчезли. Некоторые – уже мертвы. Но их голоса всё ещё звучали в стенах.