Терминал пискнул. Связь установлена.

Отец Гатти начал говорить. Ровно. С паузами.

«Это отец Антонио Гатти, Сен-Флёр, Флёр-дю-Солей. Если вы это слышите – значит, канал ещё жив. Я жив. Пока. Передаю срочную сводку о положении в регионе. Переворот свершился. Президент Мбуту – вероятно, мёртв или удерживается. Генерал Арман Н’Диайе провозгласил военное правительство. Армия разделена. Начались массовые казни офицеров и сторонников прежнего режима.»

Он сделал паузу. Закрыл глаза. Продолжил.

«Миссия в столице закрыта. Наши священники депортированы или блокированы. Трое под арестом. Один – пропал. Дипломатические каналы не работают. Франция, вероятно, ведёт переговоры с генералом. Местные источники сообщают о применении ритуальной практики при военных действиях: в частности, публичные жертвоприношения, сожжения, насильственное “очищение” деревень. Сочетание религиозного экстремизма и этнической мобилизации. Это опаснее, чем идеология. Это – культ.»

Кордова не прерывал. Он только вытирал лоб.

Гатти открыл блокнот. На следующей странице – короткий список.

– Продолжу, – сказал он.

«Я подтверждаю наличие в регионе профессиональных наёмников, неафриканского происхождения. Предположительно – британская ЧВК. Связь с Секой, известным по Родезии и ЮАР, почти доказана. Местное население боится, но пока не организовано.

В Сен-Флёре люди собираются у миссии. Более ста человек. Женщины, дети, больные. Мы готовим эвакуацию. Три автобуса. Сегодня в ночь.

Если их не пропустят – я останусь.

Не как агент. Как священник.»

Его голос стал ниже. Не тише – глубже. Как будто он говорил уже не в микрофон, а в саму тьму, разверзшуюся над страной.

«Я передаю это не как аналитик. Не как координатор. Я передаю это как свидетель.

Страна разрушается. Не потому, что пришёл другой диктатор. А потому, что мы – Запад – позволяем этому повторяться. Снова. И снова. Под другими именами, с новыми лозунгами. Но с теми же жертвами.»

Он замолчал. Закрыл блокнот. На мгновение прикрыл глаза.

– Передай это. Без редактуры. Полным файлом, – сказал он Кордове.

– И подпись? – спросил тот.

– Да.

Он вновь заговорил в микрофон:

«С уважением, Отец Антонио Гатти. Сен-Флёр, Флёр-дю-Солей. Последняя точка тишины. Пока ещё не сожжённая.»

Запись остановилась. Канал отключился.

Вечером того же дня Гатти сидел у окна. В руках – кружка с водой. За стеклом – деревья. Небо. Шум детей во дворе. Он смотрел туда, как в надежду.

Знал: ответа может не быть. Знал: никто может не прийти.

Но он передал.

А значит, ещё можно верить.

Улицы Сен-Флёра наполнялись людьми с первыми отблесками солнца. У собора Святого Габриэля, под арками, отбрасывающими длинные тени на пыльные плиты, выстроилась молчаливая колонна: женщины с детьми, старики, двое на носилках. Небольшой автобус с выбитым стеклом стоял у ступеней – остаток гуманитарного конвоя. Второй подходил с южной стороны. Шофёры курили молча, переглядываясь с тревогой.

Отец Гатти, в чёрной сутане, с кожаной сумкой через плечо, спокойно давал указания. Он не кричал. Он просто смотрел – и его слушались.

– Падре, – подошёл Исаак. – Северные кварталы беспокойны. Солдаты проверяют документы, есть случаи избиений.

– Будем выдвигаться раньше, – тихо сказал Гатти. – Не ждём третьего автобуса. Кто останется – укроется в подвалах. Передай всем: «Не сопротивляться, но не склоняться».

Он не успел закончить. Из-за поворота вывернулся грузовик, за ним – броневик. Они двигались медленно, уверенно. Колёса грохотали по булыжнику, и шум машин был сильнее, чем шепот толпы. Люди отпрянули. Некоторые встали, закрывая детей.