– А Сара?

– Про Сару я расскажу как-нибудь в другой раз. Давай лучше пойдём на улицу.

Я кивнула, и мы отправились в путь. Альберт отпер одну из дверей, которая прежде всегда при мне была заперта, и мы стали подниматься по лестнице в полутьме. Затем он отпер ещё одну массивную металлическую дверь и пропустил меня вперёд. Я оказалась в огромном ангаре. Прежде я видела такие ангары только на картинках, обычно они использовались для постройки и хранения дирижаблей.

– Во время империалистической войны здесь находились дирижабли жёсткой конструкции, – подтвердил мою догадку Ал.

– Значит, всё это время мы находились под землёй? – уточнила я.

– Да, вся наша лаборатория находится в подземном бункере.

Почему-то на ум пришли кадры из фильма «Кабинет доктора Калигари». Мог ли учитель Ала быть похожим на того безумца?

Мы прошли по ангару к выходу, и я подивилась его размерам. Должно быть, эти дирижабли были настоящими гигантами. Я никогда не видела вблизи ни одного. Мой отец недолюбливал технические новинки, он больше тяготел к искусству.

Когда мы вышли на свежий воздух, я сперва чуть не ослепла, потому что слишком долго находилось под искусственным освещением. Перед глазами заплясали чёрные круги, и я поморщилась, прикрыв глаза ладонью. Когда я заметила мчащуюся к нам трёхголовую собаку, было слишком поздно. Цербер подбежал, виляя хвостом, и все три его головы залились неистовым лаем.

– Он совсем не злой, – пояснил доктор, пока пёс слюнявил ему руку.

Я не была религиозна. Отец считал, что в век техники и науки божества его детям ни к чему, а потому я никогда не молилась и не стремилась постичь догматы религии, считая её отжившим веком. Однако сейчас у меня возникли мысли на тот счёт, что вмешиваться в природу как-то не гуманно, противоестественно, и, глядя на Цербера, я содрогнулась от неприятного ощущения, что передо мной создание, которое обрело жизнь благодаря гениальному уму человека.

– Сколько ему лет? – спросила я, всё ещё сторонясь пса.

– Уже второй год он имеет такой облик. Эти две крайние головы принадлежали щенкам, когда мы привили их взрослой особи. Видишь, что могут человеческие руки? Воистину человеческие творения безграничны и совершенны, – с жаром фанатика завершил он свою речь.

– Это противоестественно, – не без дрожи в голосе возразила я.

– Нет, ты не права. Человек ещё с древних времён начал изменять под себя окружающую действительность. Разве приручение диких животных не было противоестественно самой природе, разве выведение новых сортов растений есть естественный порядок вещей? Нет, и ещё раз нет. А способы лечения болезней? Разве, избавив человека от смерти, вылечив его, мы не нарушаем естественного отбора? Ведь мы даём шанс жить и слабейшим среди нас. Так почему этот пёс противоестественен? Он только ещё одно творение на пути к более глубоким знаниям о мире.

На эти доводы мне было нечего возразить, и я согласно кивнула. Определённо, доктор Шульц был умнее меня во сто крат, и его разумные доводы всегда направляли меня по правильному пути, когда я находилась на перекрёстке сомнений.

Я присела и, поборов в себе неприязнь, приласкала Цербера. Жёсткая шерсть дворняжек переходила в короткошерстную шкуру дога, и мне с большим трудом удалось отыскать небольшие шрамы на шее этих двух голов. Цербер лизнул мне руку и посмотрел на меня тремя парами умных глаз.

– Если он такой ласковый, как он может охранять территорию? – удивилась я.

– Он ласков только с теми, с кем живёт. Ежели вздумает сунуться посторонний, Цербер живо расправится с ним.

Альберт подал мне руку, и мы стали медленно прогуливаться по территории, а пёс носился вокруг нас кругами то суживающимися, то расширяющимися. Его неродные головы видимо и заставляли взрослую особь вести себя словно щенок.