Его рука нащупала острую грань какого-то орудия пыток. Послышались шаги. Сцевола отдернул руку, повернувшись к выходу. Голоса призраков умолкли в его голове. Видения исчезли.

– Ваша светлость! Вы уже там? – Примчавшись быстрее, чем Сцевола предполагал, тюремщик заглянул в помещение. Кипа свечей в его руке вдохнула свет, растягивая и выветривая ту самую первозданную тьму, что шесть лет жила в камере, одинокая и призрачная. Обнаружив, что стоит около шипастой, похожей на дикобраза клетки, Сцевола разве что усмехнулся: «даже более идеальное место, чем Мы предполагали».

– Ваша светлость…?

– Приведи подозреваемых, – холодно приказал он. Тюремщик отдал свечи не глядя ему в глаза, и во второй раз пропал в коридоре.

У стены, смотрящей на входную дверь, покоился запыленный столик и два деревянных стула без спинки. Слева уже увиденный Сцеволой «дикобраз», справа вылитый из меди шкаф с печкой под ним, в двух метрах позади – чан, до сих пор садивший отходами.

На столе щипцы для вырывания зубов, ножницы и ветхий, затянутый клочьями пыли платок. Сцевола разместил свечи таким образом, чтобы все помещение было хорошо видно не только ему, но и людям, которых он будет допрашивать. Обычно человек более разговорчив, когда наглядно видит, чем может кончиться его молчание. И Сцевола уже не раз проделывал это с казематами острова Инклит, еще более мрачными, чем катакомбы под Аргелайном.

Когда свечи наполовину выгорели, тюремщик и отряд ликторов привели, верней сказать, приволокли группу подозреваемых. На каждого из них указали следователи Юстинии, но настолько бездарно, что им потребовался целый час, чтобы вспомнить, какие имена чаще всего Клавдия упомянывала в письмах к сестре. Тогда Сцевола, в душе отплевываясь от их некомпетентности, составил список людей, которые могли быть сообщниками Марка Цецилия и вызывали наихудшие опасения. Утром, после встречи с Юстинией сон забрал его на три часа, и этого хватило, чтобы не повредиться рассудком от розыскных мероприятий по городу. Когда он проснулся, всех до единого уже вытащили из уютных домов, кабаков или святилищ, и бросили к ногам бога справедливости.

Если кто-то из них совершил похищение Клавдии вместе с Цецилием, он сознается и дело моментально закроют. Сознавшегося же и Марка Цецилия уведут на виселицу к вящей радости магистра оффиций. Такой поворот он расценивал, как возможность побыстрее вернуться к более важным проблемам: борьбе с приверженцами Старых Традиций и победе на выборах консула.

– Пусть войдет первый! – кинул Сцевола в сторону двери, набравшись терпения и приготовившись к изнурительному допросу. Пара ликторов в красных плащах-лацернах, с дубинками на поясах, ввели в пыточную сухого поджарого плебея в мешковатой тунике цвета оливок. Его глаза заметались от одного устройства для пыток к другому, осунувшееся лицо поблекло, когда он заметил Сцеволу.

– Тимидий, ваша светлость. – Ликторы предъявили подозреваемого, поклонились почтительно и ушли, защелкнув за собой решетчатую дверь. Содрогнувшись от стального эха, Тимидий испуганно сложил руки на животе и опустил голову. Сцевола показал рукой на стул.

– Ты из Тимеринта, верно?

– Д-да, – промямлил, заикаясь, Тимидий, и с видом мученика сел за столик.

– Был сервом66 при дворе сиятельной Минервы, затем по неизвестным причинам тебя изгнали из виллы госпожи Юстинии… и вот ты оказался в столице. – Сцевола наизусть изучил биографию всех подозреваемых. – Ты садовник или кто?

– С-садовник, в-ваша светлость.

– Ты всегда заикался или это потому, что тебе есть, что скрывать?

– Н-нет, в-в-ваша светлость, мне н-нечего с-скры-скрывать. – Тимидий обхватил себя руками. – Брр, здесь х-холодно.