– Гиацентро, я очень ценю твою службу, но ты уже не раб и имеешь право идти, куда хочешь.

– Даже если у меня для вас важные новости? – усомнился Ги.

– Новости? О чем ты?

– Один человек хочет с вами встретиться. Просил передать, что дело касается вашего старшего брата. Ну, самую малость. Но он…

– Этот человек что-нибудь знает про недавний указ Люциуса Силмаеза? Скажи, что да! – Магнус ухватил Ги за плечи и потряс. – Да?

– Я не знаю. Но кажется… нет, какой-то судебный процесс, или что-то вроде того. – Он неуверенно замотал головой, избавляясь от дремоты, и слегка шокированный реакцией своего господина, добавил:

– Стража его не пропустила, и я думаю, он все еще внизу.

Огорчившись, трибун разжал пальцы, отпустив Гиацентро, и с безысходной яростью уставился в выхолощенную стену. «Нет, так не пойдет, я либо забуду об этом… либо сойду с ума».

– Если это ликтор, то я не собираюсь давать ответ.

«Ни один изувер не получит ни секунды моего свободного времени!»

– Нет, – ответил Ги, потирая лоб, – это не ликтор уж точно. Уж ликторов я бы запомнил!

– Кто тогда?

– Давайте спустимся и узнаем.

«Ехиднин зад! Надо было расспросить его, а не дрыхнуть!» – чуть не выдал разозленный Магнус, вовремя осекшись. Ситуация, мягко говоря, незнакомая, и как никогда он должен сохранять ясный ум, чтобы не мучить ни себя, ни Ги бесполезными тревогами. Ко всему прочему, не стоит винить Ги за то, что он сделал бы сам, приключись такая возможность.

Голова откликалась болью в висках. Тело ломило от напряжения. «Как-нибудь, но я заставлю Люциуса Силмаеза ответить. А вот что до меня… мне не помешал бы отдых», – посудил он, когда они миновали лестницу и подошли к выходу – «но отдых подождет!»

Стражники с копьями наперевес ругались с безоружным человеком в плаще. Его подбородок и щеки закрывала всклокоченная медная щетина, узкие блестящие глаза выдавали в своем хозяине разъяренного гюнра, басистый голос устало пытался доказать свою правоту, глаза сверкали праведным гневом, а руки тщились сорвать со стражников серебряные фибулы. Магнус и Ги явились вовремя: еще секунда и мужчина валялся бы в городской тюрьме.

– Эй! Пропустите его! – велел Магнус.

– Господин трибун? Э-э… почему вы не на скачках? – На полнолицые мины стражников осело удивление, брови сердито сдвинулись. Его нахрапистое появление помешало им расквитаться с назойливым гюнром по-солдатски.

– Хотите сказать, этот с вами значит, да? – Мышцатый охранник, выглядевший храбрее других ткнул в гюнра копьем.

– Ты угорел на солнце? Сделал, что я сказал.

– Да как же мы это сделаем, господин трибун! У нас есть приказ в людные места не пускать никого, кто в чём-либо подозревается.

– Раз так, оставьте его в покое, и позвольте нам выйти.

– Лучше мы его уведем, посидит в яме с дерьмом, подумает, может гонора-то поубавится!

Но Магнусу было не до полемики с быдлом.

– Разве я сказал вывести его отсюда? Я сказал оставить его в покое, идиоты!

Тут, кажется, до них дошло, что не выполнив приказ сенатора они рискуют оказаться в карцере раньше меднобородого гюнра. Магнус и Гиацентро вышли из ипподрома на открытую всем ветрам улицу, и предоставленный сам себе рыжебородый с удовольствием отблагодарил их поклонами.

Он назвался Марком Цецилием – в диковинку для жителя севера, и потому наверняка не настоящим именем. Сидевшая на нем лиловая туника видала виды, но покрой и материал говорили, что в прошлом он был зажиточным господином, какими-то неизвестными судьбами потерявшим свое состояние. Не только деньги, но и вкус у Марка Цецилия отсутствовал напрочь: в метре от него разило можжевеловыми духами, дешевкой, которую можно купить на грошевых прилавках, а на голове золоченная диадема с первыми признаками потемнения.