– Но если позволить… – присовокупил Шъял, – вы выглядеть, как настоящая княгиня. Я думать, что вы привести наши народы к миру и процветанию! Мы научиться у вас, а вы у нас. Клянусь Солнцем, это то, к чему надо стремиться.

«Неужели я настолько плохо выгляжу, что он сравнивает меня с какой-то там варварской княгиней! Что это вообще за титул такой?»

Небрежным жестом посол приказал музыканту играть, и – пока юноша исполнял веселую танцевальную мелодию, так же искусно, как и в прошлый раз, – Шъял встал, избавив ложе от грузного тела, и на своих коротких ногах проковылял к зубцам стены.

Мели могла увидеть, как увлеченно он смотрит на погребальную пирамиду в бухте Делового квартала. Как и понтонный мостик, ведущий к ней с побережья, пирамида считалась архитектурным чудом света и приковывала к себе взоры приезжих. Мели так привыкла к ней, что редко придавала значение этой монументальной гробнице, обдуваемой морскими ветрами.

– Я могу идти? – спросила она, переминаясь с ноги на ногу.

Юноша временно прервал игру. Шъял развернулся к ней полубоком.

– Вы не хотеть насладиться музыка?

– Меня ждут во дворце, – уронила Мели, с нетерпением ожидая, когда Шъял отпустит её по своим делам.

– А я хотеть еще пригласить вас на скачки…

– Скачки?

– Властитель Силмаез устраивать их в нашу честь. Я никогда не видеть скачки, но думать, это будет интересно. Может хотя бы этим я не разочаровать вас, прекрасная Меланта.

– Обязательно, – сказала Мели.

«Все, лишь бы скорее уйти…»

– Тогда до встречи, Меланта. Уверен, мы подружиться с вами.

– Уху-уху, житься, уху, – осклабился Джорк.

Поклонившись, как учил её Серджо, Мели устремилась обратно. Она летела впопыхах, как высвобожденная из клетки птица, не разрешая себе останавливаться, пусть даже для того, чтобы просто послушать, как играет тот симпатичный молодой человек. Ей мнилось, что взгляд маленьких глаз упирается ей в спину, Толстый Шъял отслеживает её шаги, Джорк ухукает, как шут, смеясь над её трусливостью. Быть подальше от них – вот все, чего она хотела.

Ипподром гудел, как улей, растревоженный жаркой погодой. Будто пчелы на гречиху, толпы слетелись на знаменитые гонки на колесницах, со флажками в руках садились на длинные скамьи, разговаривали, судачили, делали ставки. Богатые гости поднимались выше плебеев и занимали верхние ряды, откуда открывался вид на ристалище, а особые счастливчики сподобились лицезреть выступ под балдахином, где за всем происходящим наблюдали сенаторы.

Магнус сидел в их числе на курульном кресле, рядом с цезариссой Мелантой. Осматриваясь, он искал старшего брата. Патриции презрительными взорами сверлили простолюдинов, сенаторы равнодушно, со скучающими минами о чем-то тихо вели беседы, но нет – во множестве лиц не нашлось лица Гая Ульпия Сцеволы. Магистр оффиций как будто бы предоставил Магнусу своими руками разбираться с известной ему информацией.

Значит, помощи ожидать не от кого.

На коленях у народного трибуна лежал тот самый свиток, который Гай дал ему в храме Талиона, свиток, содержание которого вызвало у него сомнения, тревогу и на целое утро после того, как он вернулся в гостиницу, заставило пролежать в бессонных рефлексиях. Сколько Магнус не вчитывался, сраженный любопытством, он не понимал, то ли это действительно консульский эдикт, и зря он подозревал Гая во лжи, то ли невероятно правдоподобная подделка.

– ГРАЖДАНЕ АРГЕЛАЙНА! – велегласно прозвучал голос Люциуса Силмаеза, и разнёсся по ипподрому через устройства из труб и резонаторов. – ДАВАЙТЕ ЖЕ ПОПРИВЕТСТВУЕМ НАШЕГО ГОСТЯ!

Он назвал имя Шъяла гир Велебура, а затем раздались аплодисменты, народ закричал и заулюлюкал, словно посол был героем колесничных гонок, известным на всю Империю. Но толпе было безразлично, во имя кого устраиваются игры. Богатые покупали зрелищами её радость и спокойствие, углубляя в мозг толпы иглу новых политических идей.