– Когда мы приедем в Аргелайн, – пообещал Магнус, – я буду ратовать о вашем возвращении к делам. Негоже такому воину стареть на большаке.

– Вы должны объяснить коллегам, что я достоин большего.

– Да, конечно, – заверил Магнус, пропустив слово «должен» мимо ушей. – За что, говорите, вас разжаловали?

– Они говорят, я слишком старый! Дорогу молодым, говорят. Ублюдки. Хотите знать мое авторитетное мнение?

– Валяйте.

– Управлять легионом должны опытные, бывалые мужики. – Во взгляде его читался всполох мании. – Юнцы безусые все испортят, струсят в нужный час, забрезгуют. Молокосос, он и в Залее молокосос.

– Безусловно.

– Не осталось таких как я. – Он недовольно поморщился. – Сколько вам, трибун, двадцать пять, двадцать семь? У меня шестидесятая зима. Я жизнь прожил. Много чего видел.

– Интересно. – Магнус был удовлетворен тем, что сумел разговорить закоснелого легионера. – Продолжайте.

– Вот вы видели, как умирает мать, защищая ребенка?

– Надеюсь, не увижу.

– А я видел! Мерзавец раскалывает ей голову. Ты не можешь ничего сделать. Далеко… не успеешь! За полет стрелы видно, как пламя пожирает ее труп, ее ребенка и всю их ферму. – Его серые глаза с тяжелой досадой уставились на трибуна. – Я был там, когда банда Кречета устроила в Бликвенте кровавую бойню. Вы и представить не способны, через что пришлось пройти моим людям. Эта пакость сожгла бы деревеньку вместе с гражданскими!

Магнус задумчиво покачал головой. История печальная, но разбой не вспыхивает на пустом месте.

– Вы знаете, шайки мятежников существуют там, где у власти нет другого языка общения с народом, кроме языка силы. Они платят кровью за кровь, и сдается мне, что несчастье, которое постигло то бедное поселение, это в большей степени наша с вами вина.

– Уж простите, но большего бреда в жизни не слышал! – Черствая ухмылка подняла губы центуриона. – Если вы считаете, что это наша вина, вы ничерта не смыслите в этой жизни. Ни-че-рта.

Магнус едва сдержал гнев.

– Но вы не больше меня продвинулись в поисках смысла. Вы не видите тех причин, которые скрываются за мятежами.

– Сейчас я притворюсь, что спросил, в чем заключаются те причины, а вы ответите мне что-нибудь из дешевых философских трактатов, коими вам забивали мозги. – Он снял шлем и вытер запястьем капельки влаги, стекавшие по лбу. – Вы вероятно думаете, солдаты тупые!

– С чего вы взяли, что я так думаю? – Магнус уклончиво окинул глазами пролегающий на берегу лес. На самом деле, ровно об этом он и думал в последнее время. – Просто нас обоих учили фехтовать, например. Но я освоил язык дипломатии, а вы, столько прожив, научились лишь размахивать клинком. По-вашему, надо убивать всех, а боги на небе своих узнают? Мне жаль вас.

– И вы бы договорились с Кречетом? Нет, серьезно, вы в это верите? – Центурион не сводил с него глаз. – Кречет не знает жалости. Они ненавидят меня, старого служаку, а вас, сиятельный Варрон, и подавно. Слушать не будут, поверьте. Они жаждут нашей крови не потому что мы в чем-то провинились, они хотят чинить произвол, и вот тут-то, когда идут разрушать очередную деревню, я и мой двадцатый легион мешаем им… хмх, мешали. Когда-нибудь вы поймете… да какие ваши годы, поймете конечно… сколько я сделал ради безопасности вас и ваших коллег!

– Здесь вы ошибаетесь. Договориться можно даже с гуано, если знать, как подойти, – уверенно парировал Магнус.

– Сравненьице у вас, конечно, любопытное, – фыркнул Ромул, раздосадованный тем, что Магнус не оценил его заслуг. – А замараться не боитесь?

– Ну да, возможно, со сравнением я поспешил. Хорошо, перефразирую, договориться с противником или убить его, что человечнее? – Магнус надеялся, что хотя бы этот его вопрос поможет центуриону отказаться от заблуждений.