В помещении показался другой мужчина. Он был ниже ростом, гармонично сложен, отчего на нём, как на модели, сидел чёрный костюм: пиджак с двойным рядом пуговиц, брюки с выглаженными стрелками, белая сорочка и шёлковый галстук. Высокие каблуки глянцевых туфель-челси стучали по паркету с официозной надменностью.

Лицо вошедшего было круглым, но костистым – скулы напоминали лезвия – алебастровым, гладко выбритым. Тёмно-русые волосы были аккуратно уложены. В полутьме ярко светились голубые глаза. Их зловещий арктический холод при зрительном контакте заставлял кровь в сосудах постепенно кристаллизоваться. К зрачку стекалась насыщенная комическая глубина, которая манила исчерна-синим колдовством на самое своё дно, наполненное густой, глухой, смертоносной тьмой.

– Благодарю, Кристофер, – кивнул мужчина. – Не вставайте. Я рад вас всех сегодня видеть. Должен буду извиниться за столь импульсивное решение устроить совещание, но мировому порядку вновь угрожают.

– Неужели, – худой шотландец положил руку на грудь и встревоженно посмотрел на сидевшую рядом женщину с розовыми волосами.

– Мы давно с этим не сталкивались, поэтому я введу вас в курс дела, – мужчина подошёл к своему месту и просканировал часы. Над столешницей замелькали чёрно-белые изображения. – Задолго до того, как был основан наш скромный круг, страной управляли диктаторы. После окончания войны они прониклись идеями фашизма и грезили восстановить былое могущество Британской Империи. В партийной элите было несколько семейств, возможно, вы помните их: Стерны, Уолстенхольмы и Хюррикейны. Первым поколениям падальщиков удалось изничтожить всю номенклатуру партии и вернуть демократию, заменённую семействами на мерзкого самозванца. Но Томас Хюррикейн – вождь – смог выжить. Этот человек обладает большим влиянием даже сейчас. Его не отправили под трибунал за преступления против человечности.

– Как давно он активизировал свою деятельность, босс? – спросила женщина с розовыми волосами.

– Он всегда угрожал мне, Кэт, – вздохнул мужчина. – Но сейчас Хюррикейн начал мобилизацию ресурсов и угрожает теперь организации. Он подключает правительственные ресурсы. Его главная цель – члены верхнего эшелона, то есть, вы, господа и дамы. Я требую от вас максимально сосредоточиться на защите важнейших ресурсов и людей, работающих под нашим крылом.

– Босс! – в зал вбежал мужчина с ноутбуком. Он остановился, прокашлялся и хрипло продолжил: – Кейн… младший…

– Что случилось, Джерри? – Кристофер протянул ему стакан воды.

– Я перехватил разговор… На него заказали убийство. Он в государственном учреждении работает.

– С чего бы вдруг? – шепнул Кристофер.

– С того, что я нашёл в той больнице Нику. Ну, помните, ту, которую похитили из наших рядов. Из-за неё его грохнут – оглянуться не успеем.

– Перешли всё мне. Кристофер, будь любезен, помоги ему, пока я здесь закончу.

Двое выбежали вон.

– Кейн-младший?

Две недели работы и… ничего. Я сидел в своём кабинете, положив лоб на столешницу. Доминика выглядит совершенно здоровой – её память стремительно оживает. Ни один тест не дал мне понимания ситуации. Единственное, что я знал: амнезия была медикаментозная, а, значит, девушка действительно была помещена в дурдом с чьей—то подачи. Надо написать прокурору.

Стук.

– Войдите, – проскрипел я, поднимая голову.

Дверь со скрипом открылась, и я увидел седеющего мужчину в полицейской форме. Филипс – мой старый знакомый. Посещать суды каждые две недели бывает полезно – можно наладить связи. С шефом местной полиции я познакомился год назад, когда обсуждалось дело моего соседа сверху: тот оказался домашним насильником, почему я часто слышал визг его жены. Я написал заявление, которое позже получил Филипс. Экспертиза выявила у соседа «беду с башкой», его отправили на лечение в мою больницу, а потом в колонию. В последствие я добровольно работал с женщиной, зашуганной настолько, что хлопок двери чуть ли равнялся её сердечному приступу. Филипс оценил подобный подвиг и предложил свою дружбу. Теперь, если кому—то из нас нужна помощь, то другой должен быть рядом. Ну, и про посиделки в местном баре тоже забывать не стоит.