В пятницу я строго наказал всем подчинённым своего отделения пациентов стеречь с усердием и таблетками бездумно несчастных не поить.

В воскресенье я преспокойно развалился на ковре перед телевизором в своей растянутой футболке и свободных пижамных штанах. Шло какое—то глупое шоу, где люди только и делали, что орали друг на друга. И ради этого мы смотрим телевизор? Погода ужасная. Капли скрипят, сползая по стеклу. В углу остывает паста с морепродуктами.

Идиллию сопения, чмоканья и почёсывания живота нарушил неожиданный телефонный звонок. Какой—то писклявый и донельзя противный голосочек сообщил мне, что на базе обитания сонных сумасшедших случилась чрезвычайная ситуация, и только святой Кейн может всех спасти. На дорогу мне дали двадцать минут. Учтите, милые мои, что обычно я до работы добираюсь за час.

Сорвавшись с места, я наскоро оделся в первое, что упало на меня с полки шкафа, схватил телефон и поскакал на улицу.

Больные почему—то словили единый приступ кошмаров. Ночь была беспокойной. Усыпить всех и каждого удалось только к десяти часам утра. Я, вымотанный по самое не хочу, сидел в палате у Ники, которая преспокойно спала в этом хаосе в обнимку с книгой. Колено саднило, потому что какой—то псих умудрился меня укусить. Глаза слипались, словно паточные, поэтому я, приметив диванчик в углу палаты, переместился со стула на него и тут же уснул.

Проснулся я, бог знает, когда.

Открываю глаза. Кто—то укрыл меня пледом.

Пытаюсь сесть. Визжу, как свинья на бойне, от того, что в позвоночнике резко стреляет. Лежал, как попало. Чешу затылок. Закусив губу, сажусь на ноющую задницу. Колено продолжает болеть. Поворачиваю голову на резкий хлопок двери.

Входит Бонни с подносом, а за ней – Ника.

– Доминик, ты как? – медсестра принялась хлопотать надо мной. – У тебя лицо измученное.

– Я просто устал, спасибо, – я размял шею.

– Я принесла тебе поесть, – Бонни указала на поднос и ушла.

Ника очень странно на меня уставилась.

– Всё нормально? – спросил я.

– Впервые в жизни вижу тебя не в официальной одежде. У тебя классные кеды.

Я был одет в узкие чёрные джинсы, длинную белую футболку и блестящие кеды. Волосы были хаотично разбросаны гребнем, светлая щетина отросла за выходные. Такое агрегатное состояние я принимаю лишь летом в отпуске, но не в рабочее время. Я поджал губы.

– Я знаю, что ночью был бунт. Ты замёрз ночью.

– Прости за вторжение.

– Не надо, Доминик, – пациентка задумалась на минуту и продолжила. – Такое со всеми случается.

– Тебя не разбудило?

– Мне не привыкать спать под вопли и грохот, особенно, пьяниц и других больных.

Я улыбнулся. Ника робко взъерошила волосы.

***

В тускло освещённом зале, окна которого были завешаны тяжёлыми алыми шторами, собирались люди в чёрной одежде. Стены были отделаны гладким деревом, а в центре находился огромный стол из серого мрамора. Над ним висела шикарная витиеватая хрустальная люстра, напоминавшая ветви с задержавшимися на кончиках каплями дождя.

В комнату зашёл высоченный коренастый мужчина. Его карие глаза отливали янтарём, накрахмаленный воротник рубашки выбивался в общей чёрной массе костюмов.

– Прошу, рассаживайтесь в соответствии с позывными. Мы начинаем через две минуты, – учтиво обратился он к присутствующим.

На мраморной сенсорной столешнице начали высвечиваться наборы символов напротив кожаных кресел. Люди заняли места. Каждый поднёс белый циферблат наручных часов к дорожке букв, сменивших цвет с красного на белый и зависших в воздухе.

Кареглазый мужчина с белым воротником окинул внимательным взглядом зал.

– Идентификация прошла успешно, – констатировал он, прищурившись, и открыл дверь.