Больше всего меня привлекает темноволосая девочка, что стоит рядом с Вероникой.

Она крайне большая для того, чтобы ей было два или три года, как я, идиот, думал.

Бросаю криво припаркованную машину, и тут же вылезаю, двигаясь к ним.

– Неожиданная встреча, – тяну Максу руку, а сам смотрю на девушку: – Это уже наша традиция, да?

Никто мне не рад, и я это не то, что ощущаю, а знаю и вижу. Прищуриваюсь, переводя глаза на Нику, и вижу одно движение, которое буквально поднимает ворох чего-то по сумасшедшему непонятного.

Она пытается прикрыть собой своего ребёнка.

Желваки невольно проглядывают на лице, и я сам пока ни хрена не понимаю, отчего я больше злюсь.

От того, что Прохор стоит здесь. От того, что она будто боится меня, или оттого, что, кажется, я самый сказочный долбоеб на этом свете.

– Не познакомишь?! – грубо с вызовом звучат собственные слова.

Она сглатывает и переводит глаза на Макса.

– Максим, ты езжай, созвонимся…

Плюю на то, что сказал ей, потому как тремор только усиливается. Присаживаюсь на корточки.

– Привет, – нервно улыбаюсь девочке.

Она пятится, но своих огромных зелёных глаз не сводит. Дыхание сбивается, а в горле, мать его, пустыня. Чуть склоняю голову, рассматривая её как диковинку.

– Меня зовут Руслан, я друг твоей мамы…

– У мамы уже есть друзья, – говорит она в ответ, очаровательно нахмурив брови: – Максим, он даже ночевал у нас.

Горько усмехаюсь, опуская глаза в асфальт, и киваю.

– А новые друзья нам не нужны, – деловито заявляет девочка.

– Ева… – Вероника, поправляя разметавшиеся от ветра волосы, шикает на неё.

Поднимаю взгляд на неё, и твою мать, я без вопросов и слов вижу ответ. Мотаю головой, окончательно сложив, сука, два плюс два.

– Максим, пожалуйста, – слышу в её голосе истеричные нотки.

Он просит позвонить ему, и, хлопнув меня по плечу, совсем не как приятеля, а совершенно иначе, уходит.

– Это Ева, моя дочь, – слышу, как напряжённый голос, наконец, обращён ко мне: – А это Руслан, он друг твоего дяди.

– А! – девочка удивляется, невольно вызывая улыбку: – Так ты друг дяди Егора, а не мамы!

Веснушки на лице идентичны тому, как у её матери. Всматриваюсь в невероятной красоты девочку, а самого будто душит невидимая рука. С остервенением, жестоко и, чёрт возьми, больно.

Молча киваю.

Поднимаюсь на ноги и смотрю на её Веронику. Она не отвечает взглядом в глаза, тем самым холодным и отрешённым.

Она их уводит.

И это, сука, самый яркий ответ на невысказанный вопрос.

Прикрываю веки, зажимая пальцами глазные яблоки, безнадёжно стараюсь не стереть зубы в пыль.

– Сколько ей лет? – вопрос выходит отчаянным шёпотом, а она судорожно качает головой: – Отвечай, Вероника.

Вижу, как слеза срывается с её глаз, и в голос, как безумный усмехаюсь. Провожу руками по волосам, оттягивая их до боли, и поднимаю взгляд к небу.

– Мне пять, – отвечает вместо неё девочка, а я зажмуриваюсь.

Так, сука, сильно, чтобы, блядь, перед глазами всё перестало существовать. Не знаю, сколько так стою, слышу лишь шмыганье рядом.

Она – моя.

Я, чёрт возьми, понимаю.

Моя дочь…

Внутри будто органы кто-то молотит. Яростно размахивает то в печень, то по рёбрам, то контрольным ударом в солнечное сплетение. Прямо под дых, чтобы тут же в полном сознании сойти с ума от невозможности вздохнуть.

Тяну волосы, и титаническими усилиями хотя бы внешне беру себя в руки.

– Идите в отель. На улице холодно. – чеканю не своим голосом, и резко разворачиваясь, двигаюсь в сторону своей машины.

Завожу тут же и выруливаю, сжимая руль до побелевших костяшек. Ещё немного и вырву с деталями.

В мозгу бьёт лишь одно…

Как я мог?! Как я, чёрт возьми, допустил?!