– Прости, что так рано, но я боюсь не справиться, – сказала Дивника бесцветным от усталости голосом. – Надо перевязать его. Он очнулся, от боли совсем взбеленился, а я не могу рассчитать дозу. – Она смущенно потупила взгляд. – Думаю, ты лучше в этом разбираешься.

Ее слова неприятно укололи. Конечно, Асавин продавал Красный Поцелуй, но пробовал всего раз и зарекся повторять этот опыт. Блаженство рождает беспомощность. «Дурного же ты обо мне мнения», – подумал он, но спорить не стал, а сделал, как она просила.

После Красного Поцелуя Тьег наконец расслабился. Асавин приложил ладонь к его мокрому от пота лбу, занавешенному слипшимися волосами, и глубоко на сердце шевельнулась жалость. Один черт знает, как пацану было сейчас больно.

– Лекарство будет?

– Уже послали за ним. Слушай, можешь еще подсобить?

Он молча кивнул. Все равно помимо туманного предложения сделать чертеж дел у него никаких не было. В комнатушке Дивники резко запахло спиртом, прополисом, травами и дешевым мылом. От одного вида раны к горлу подкатила тошнота. Плечо мальчика представляло собой мешанину из кожи и гноя. Асавин едва совладал с желудком.

– Подержи здесь, нужно вычистить и наложить мазь, – распорядилась девушка. – Чем это его? Словно зверь порвал.

– Дубина, утыканная по краю обсидиановыми осколками.

Дивника кивнула, мысленно взяв что-то на заметку. Не обращая внимание на слегка побелевшего Асавин, она ловко принялась отворять гной. Затем нахмурилась, внимательно разглядывая кожу вокруг раны.

– Ох, не нравятся мне эти пятна. Когда его ранило?

О каких именно пятнах она говорила, Асавин так и не понял. Все его внимание занимало бессознательное лицо мальчишки. Глубокое беспамятство Красного Поцелуя сделало его похожим на мертвеца.

– С месяц назад, – ответил Асавин.

Дивника удивленно посмотрела на него, потом на Тьега, поджала губы и тихо сказала:

– Вот она, Серебряная Кровь…

– О чем ты? – рассеянно спросил Асавин.

– Имперцы живут дольше прочих людей и меньше болеют. Например, им совсем не страшна пагубь. Будь Тьег из Ильфесы, давно бы скончался от такой раны. Но и его тело сдает. Теперь вся надежда на лекарство.

Эльбрено кивнул. Если кто и спасет принца, так это Дивника.

– Скоро завтрак, – заметил Асавин. – Ты выглядишь изможденной. Иди, я присмотрю за ним.

Слова давались тяжело, словно он пытался повернут несмазанные шестерни давно заброшенного механизма. Дивника потупила взгляд:

– Хорошо. Я скоро вернусь.

Она оставила его наедине с бессознательным Тьегом и ворохом мыслей. Что это было? Какую он получит с этого выгоду? «А почему бы и нет? Просто изощренный способ затащить ее в постель, приручить нервного зверька. А жалость – это… Это…». Как Асавин ни силился, но никак не мог придумать оправдание своей жалости к Тьегу. Гораздо проще воспринимать людей как удобные инструменты, а когда в голову начинают закрадываться мысли о чьих-то страданиях, не миновать беды. «Размяк, что ли? – с досадой подумал Асавин. – Это меня сгубит».

Через некоторое время вернулась Дивника. Она принесла миску похлебки, хоть он и не просил. Он медленно поел, наблюдая, как она разводит порцию для Тьега.

– Скажи, Дивника, почему ты стала целительницей?

Слабо верилось, что маленькая хрупкая девушка мечтала отворять гной, отсекать мертвую плоть и опорожнять ночные горшки. Слишком много в этом было тяжелого труда, грязи и чужой боли.

Она вскинула удивленное личико, затем смущенно улыбнулась:

– Я не мечтала об этом. Но однажды я повстречала прекрасную женщину, и она указала мне истинный путь. – Глаза Дивники радостно блеснули. – А когда я услышала голос Вериданы … Разве можно после этого сомневаться в своем выборе?