Конечно же это он злоумышлял насчет наших прекрасных ковриков. Поэтому я ринулся к нему.

Но едва я сделал шаг, как госпожа Васиотаки поднялась с места.

– Йоргос, ради бога, уведи его прочь, эту пакость! – крикнула она своему мужу. – Погляди-ка только! Что это такое?!

Что-то мокрое натекло мне в глаз, мешая видеть. Я склонился над ковром, обтер липкую грязь и, снова свободный, с лаем бросился на гадкого Христо.

Но тот, вместо того, чтобы вскочить, протянул руку и позвал меня.

– Ко мне, ко мне, спокойно, – тихо сказал он.

Госпожа Васиотаки теперь была вне себя от ярости.

– Грязь! – крикнула она. – Грязь на белом коврике! Вон, вон, Буян! Уберите его прочь!

– Не волнуйся, Марина, душечка! – доброжелательно сказал мой хозяин. – Пусть хоть разок твои ковры испачкаются, так, для разнообразия…

– Йоргос, что ты говоришь такое!.. Да где это видано?! Теперь у нас еще и собаки в гостиной будут?! Мицос, Христо, ты, Ева, что вы там сидите и хохочете, уберите его вон, выгоните эту пакость…

Я снова подбежал к Христо и встал у его ног, виляя хвостом, уши навострил – старался понять, о чем речь.

То, что моя хозяйка сердилась на меня, я уже почувствовал. Но из-за чего, спрашивается?

Ковры все были на своих местах. Что я ей сделал? А та, все больше раздражаясь, говорила своему сыну:

– Мицос, ну пожалуйста, серьезно, убери его за дверь!

Мицос встал и взял меня за ошейник.

– Несчастный, грязненький, глупый Буян! – сказал он, похлопав меня по спине. – Чего ты хочешь от домохозяйки с Хиоса!*

– Держи его крепче, – сказала госпожа Васиотаки, нажимая на колокольчик. – Сейчас придет Сотирис и заберет его. Ну и ну! Погляди-ка, сколько грязи он занес в дом! Сотирис, прикажи слугам, все равно они там бездельничают, пусть уберут собаку и немедленно отдадут ее Али, пусть ее вымоют и привяжут на конюшне…

– Ну уж нет, душечка, – возразил господин Васиотакис. – Пусть пес получше узнает дом, иначе как он будет его охранять?

– Ничего не хочу слышать! – крикнула хозяйка. – Пусть его сначала вымоют, пусть вычистят, а потом посмотрим. Уведи его, Сотирис, и сходи за шваброй и ведром с водой, убери эту грязь отсюда…

Пока меня нес Сотирис, я печально обозревал с высоты черные следы на белом ворсе ковров. Вот в чем была вся причина, теперь я понял. Это были мои собственные следы, но настолько незаметные и незначительные, что, право же, не стоило госпоже Васиотаки так расстраиваться и называть меня пакостью, причем трижды!

Какое разочарование для меня! Я считал, что я чистоплотен и хорошо воспитан. Ведь я слышал много раз, как Сотирис и садовники говорили в Кифисье, какой я, дескать, благовоспитанный, никогда не… Не то, что другие собаки, которые забывают, что они находятся в доме.

И каково мне теперь было слышать такие слова от своей хозяйки…

Бедняга! Я не знал, что значит «домохозяйка с Хиоса». И не представлял, что такое чистота как на Хиосе.

Снаружи, на подсобной лестнице, нам повстречалась миловидная девушка с белым вышитым передником и с расшитом платочком на голове. Увидев нас, она рассмеялась.

И правда, представляю, как нелепо я выглядел, когда Сотирис нес меня за шкирку, а мои четыре грязные и мокрые лапы болтались, как палки.

– Нате вам, пожалуйста! Еще и собаки в гостиной! – хмуро сказал Сотирис. – Только этого нам не хватало. Забери его, Маригó, ради бога, передай Али, пусть он его вымоет и приведет обратно. Хозяин просил.

– А как насчет хозяйки? – спросила Мариго сквозь смех.

– А что она может поделать, если хозяин так решил? Давай-ка мы с тобой вычистим эту собачью грязь. Ты бери собаку, а я пойду в дом почищу ковры!