Я был в ярости на Али за его деспотическую гиперопеку. Мое достоинство опять пострадало.

С недовольной мордой я пошел и лег на солнце перед своей конурой, сердито положив голову на вытянутые лапы.

Дейзи была запряжена в легкую двухколесную повозку и ждала, когда спустится хозяин.

Она наблюдала за всей этой сценой. Увидев, что я злюсь, она догадалась о причине и презрительно посмотрела на меня.

В других обстоятельствах я бы ответил ей тем же. Но сейчас меня просто подмывало, и я не выдержал.

– Много из себя строишь! – вырвалось у меня.

Ответа не было. Она неподвижно смотрела прямо перед собой, с поднятой головой, с хомутом на шее, красуясь, как те гордые лошади на фотокарточках.

Меня это еще больше разозлило.

– Что ты хочешь сказать? Что сейчас ты выйдешь на улицу, а я останусь дома? – Снова нет ответа. Она стояла с самоуверенным, надменным видом и жутко меня бесила.

– Я свободный, а ты подневольная, – высказал я ей. – Я могу гулять где угодно – хочу, в сад пойду, хочу в дом, хочу – на конюшню, то по песку, то по траве. А ты, если не запряжена, то только в стойле стоишь! И чтобы тебе выйти, надо тянуть повозку! И еще у тебя уздечка в зубах! А если шагнешь в сторону, получишь кнута. Что, не смеешь поднять на меня глаз? Эй, ты слышишь меня, кера Дейзи?

Мои речи ее ничуть не взволновали. С тем же презрительным взглядом она взглянула на меня свысока и сказала:

– С кем это ты говоришь, недомерок?

Я вскочил и подпрыгнул к ее носу.

Мой яростный лай вспугнул одну кошку, что таилась поблизости незамеченной, свернувшись калачиком на ветке в густой листве высокого дерева. Она спрыгнула вниз, приземлившись на лапы.

Но между нами не было больше ни решетки, ни зеленой изгороди.

Я забыл о достоинстве, гневе, кобыле, и обойдя стороной хозяина, Мицоса и детей, которые подошли уже к тому времени, бросился на кошку.

Она бежала, словно у нее пружины в лапах. Но я был тоже не промах. Она стрелой бросилась в цветник. Я – за ней. Обезумев, она понеслась к веранде и поднялась на две ступеньки крыльца. За ней и я. Глупая, она не заметила, что льняные занавески на веранде, из толстого корабельного сукна, были спущены и привязаны к перилам, оставляя свободной только лестницу, так что она попала в ловушку.

Но она поняла это. И тогда «дала зверя».

Не успел я напрыгнуть на нее, как она бросилась ко мне и полоснула меня по носу своей когтистой лапой.

Я издал дикий вопль, а она, перепрыгнув через меня, ускакала в сад.

Но боль тоже сделала из меня зверя. В один миг я оказался рядом с ней и схватил ее за шкирку, едва она вонзила когти в кору первого попавшегося дерева.

Борьба не длилась долго. Двумя рывками я сломал ей шею, и она упала замертво.

– Ну ты даешь, Буян! – крикнул Мицос.

Я обернулся на зов. Все собрались вокруг. Хозяин, Мицос, дети, коневоды, садовники.

– Здоровая, взрослая! – сказал хозяин, осматривая убитую кошку. – Смотри, как он ее придушил!

Я подошел и взглянул. О, радость! Это была та самая рыжая мордочка, давняя знакомая! В пылу охоты я ее и не узнал.

Меня переполняла такая гордость, что казалось, я расту, раздуваюсь, становлюсь ростом с Дейзи, которая равнодушно стояла неподалеку!

– Эй, госпожа кобыла, – крикнул я ей. – Ну что, опять скажешь, что я недомерок? – Она с достоинством повернула голову и посмотрела на мертвую кошку.

– Хуже, – сказала она. – Теперь ты стал убийцей.

– Ты просто завидуешь! – упрямо крикнул я ей.

И повернулся к Ане, которая не знала, как еще меня приласкать.

– Хороший Буян, – ласково приговаривала она, – Храбрый Буян! Смотри, Лукас, бедный пес, что с ним сделала кошка! У него вся морда в крови.