– Это нормально? – спросил он.

– Нормально – нет. Опасно – ещё не установлено.

– Я заражён?

Женщина отвела взгляд.

– Никто не знает, чем именно ты мог “заразиться”. Мы называем это информационной инвазией. Оно не внедряется – оно меняет тебя изнутри. Когнитивно. Нейро-химически. И, возможно… экзистенциально.

После медосмотра Алексея перевели в другое помещение – стеклянную камеру с одним креслом и столом. Напротив – человек в костюме цвета стали, с эмблемой: три круга внутри треугольника, – символ не из армии, не из охраны. Это был представитель некой вышестоящей инстанции.

– Капитан Колесников, – заговорил он, не поднимая глаз от планшета. – Ваша регистрация в программе “Периметр-К” включает пункт о полном сотрудничестве. Это значит, вы обязаны сообщать всё. Даже то, что не поняли. Даже то, чего испугались.

– Я всё уже сообщил.

– Не совсем. Вы сказали, что видели “живое”. Дайте определение.

Алексей замолчал. Потом ответил:

– Оно не просто живое. Оно – осознанное. Оно… наблюдает. И оно не безумно. Оно – древнее. Не марсианское. И не земное.

– Прикосновение было физическим?

– Нет. Умственным. Как будто я стал экраном, на который оно проецировало моё же прошлое. Боль, ошибки, страх. Оно вытаскивает изнутри самое тёмное и… кормится этим.

Человек сделал пометку.

– Вы упомянули “голоса”?

– Мысли. Не мои. Внушение.

– Что оно хотело?

– Я не знаю. Но оно не убило. Оно показало, что может. И отпустило.

Мужчина встал. Положил перед ним документ.

Повторный контакт – разрешение на ликвидацию. Без суда.ПРОТОКОЛ 9-С. Статус: Контактный.Особые условия: наблюдение. Ограничение передвижений. Алексей прочитал. Затем поднял глаза.

– Значит, теперь я опасность?

– Нет. Пока – индикатор. Но на Марсе, как ты понял, за индикаторами не наблюдают долго.

Он вышел, оставив Алексея наедине с холодным светом, пустым зеркалом и строчкой, горящей на стеклянной двери камеры:

ВХОД ТОЛЬКО СО СПЕЦРАЗРЕШЕНИЕМ. КЛАСС “ТЕНЬ”.

Когда Алексея отпустили, он вышел наружу, в тень старого ангара. Он стоял, глядя в марсианское небо, в котором не было солнца – только бесконечная пыль.

Теперь он знал.

Под ними, в шахтах, под ржавыми плитами станций, просыпалось что-то, что Земля пыталась забыть.

И, возможно, он – один из немногих, кто сможет с ним говорить.

После допроса Алексея не вернули в блок 17-В. Его перевели в отдельную капсулу на нижнем уровне технического отсека. Камера была темна, как заброшенный модуль, и пахла пережжённым пластиком. Свет включался только по расписанию. Еда приходила в закрытом контейнере через стеновой шлюз. Никто не разговаривал.

Но в ту ночь он не спал.

И как за ней – голоса. Людские. Живые. Противящиеся.Ему снилось, как тьма в шахте звала его по имени.

На четвёртый день тишины произошло нечто странное.

Вентиляционная решётка у пола издала тихий щелчок. Затем – второй. Алексей присел и увидел внутри маленький бумажный свёрток. Бумага была серая, старого типа. Почерк – чёткий, прямой:

Пароль: "Что под пылью".»«38. Ты не один. Мы знаем, что ты видел. Мы видели тоже. 21:00. Лестничный люк, сектор технический L. Затем сжал листок и спрятал под матрасом. Он перечитал трижды.

Люк – невысокий, ведущий вниз, туда, где сети ещё не обновлены. Камеры отсутствовали, но над входом – старая ржавая надпись:

ЗАПАСНОЙ ХОД. НЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ.

В 20:59 он был уже на месте. Он тихо постучал. Раз, два.

– Что под пылью? – прошептал он в темноту.

– Память. – прозвучал ответ.

Люк отворился. Коридор был узким, как кишка. Его вели по нему трое. Один из них – Вик, старший блока, – был впереди, с фонариком в зубах. Другой – темнокожий инженер по прозвищу Бэйдж, с глазами как у часовщика. Третий – худой, невысокий, с механическим протезом руки, звался Скальпом.