Ренн наклонился и прошептал:

– Я в небольшом замешательстве. Тот хрен, который к тебе приставал он сын Ремуса Вейланда?

Элитра и Виктор кивнули одновременно.

– Который Нуртек?

Они опять кивнули синхронно.

Ренн присвистнул понимая, что теперь шансы окончить эту академию (возможно даже любую другую в этой галактике) упали до возможного минимума.

Виктор уткнулся лицом в ладони, его слова прозвучали приглушённо, будто из глубины колодца:

– Простите…

– За что? – Ренн потянулся, будто пытаясь сбросить невидимые цепи. – Ты не виноват.

Элитра металась по комнате, её шаги отдавались глухими ударами. Внезапно она остановилась, лицо озарилось холодной решимостью:

– Надо найти полную запись.

– Удалили. – Виктор достал смятый блокнот, страницы которого хранили следы дрожащих рук. – Но я запоминал детали. Марк держал что-то в левой руке…

Ренн нахмурился, его пальцы сомкнулись в замок:

– Касиан тоже. Как будто ждали провокации.

Элитра подошла к стене, где мерцал логотип Академии – огонь, пожирающий звёзды. Её голос прозвучал громко, обращаясь к невидимым слушателям:

– Я разберусь. Знаю, вы слышите. – Она повернулась, глаза горели. – Как только нас исключат, пойду к журналистам. Они оценят эту ситуацию по достоинству.

Воздух в комнате загустел, словно пропитался свинцом. Виктор наклонился к Элитре, его пальцы впились в край стола, будто пытаясь удержать равновесие в мире, где почва уходила из-под ног. Между разбросанными файлами мерцала эмблема – медведь «Нуртек», вытисненный золотом, словно древний тотем, требующий поклонения.

– Смотри, – прошептал он, и в этом шёпоте звучало откровение, смешанное с горечью.

Элитра повернула голову. Её взгляд скользнул по символу, и она сглотнула ком, подступивший к горлу.

За дверью заскрипели ботинки охранника. Виктор откинулся на спинку стула, приняв маску безразличия, но его пальцы всё ещё сжимали блокнот, словно священный гримуар.

– Это и так ясно, – Ренн развалился в кресле, жестом охватив весь мир за стенами. – Пятьдесят процентов денег потраченных на строительство Академии принадлежит им. Говорят, и все сто. – Он щёлкнул языком, будто отмеряя ложь монетами. – Зачем весь этот спектакль про «международный проект»?

Виктор поправил сломанные очки:

– Значимые проекты никогда не доверяют одной корпорации. На бумаге – альянс. На деле… – Он провёл пальцем по эмблеме на файле, оставив след на позолоте.

– Там, где Нуртек, там и лицемерие, – Элитра бросила взгляд на дверь, за которой маячил охранник. – Как плесень на хлебе.

– Это везде, где крутятся миллиарды, – Ренн усмехнулся, но в его улыбке не было веселья. – Власть любит маски.

Шаги за дверью смолкли. Следователь вернулась, швырнув на стол папку с таким расчётом, чтобы бумаги рассыпались, как опавшие листья. Элитра выпрямилась, её поза напоминала клинок, готовый к удару:

– Сколько вам платит Нуртек помимо зарплаты? – спросила она, и каждый слог звенел, как лезвие. – Любопытно просто.

Женщина замерла. Её лицо, обычно непроницаемое, как маска саркофага, дрогнуло – трещина в граните.

– Что?

Элитра ткнула пальцем в логотип, проступавший сквозь строки официальных отчётов. Золотой медведь казался насмешкой, выгравированной на надгробии правды.

– Фантазии отчаяния, – выдавила следователь, но её голос потерял стальную опору.

Виктор усмехнулся, и в этом звуке слышалось эхо отцовских уроков:

– Отец говорит: хорошая ложь всегда наполовину правда.

Стены сжались вокруг них, впитывая слова, как губка яд. Где-то в недрах станции загудели двигатели, напоминая, что даже тишина здесь – часть спектакля, разыгрываемого невидимыми кукловодами. Логотип Нуртек мерцал в полумраке, словно глаз циклопа, следящий за теми, кто осмелился усомниться в его власти.