– С какой бабкой? – перебил я.

– С папиной, – тихо сказала мама. – Мои родители-то еще в гражданскую погибли.

– Ну вот, – продолжил Коля, – с бабкой я жил душа в душу, врать не буду. Мы и на рыбалку вместе ходили, и к ней на работу я ходил – она на молочном комбинате работала. Там тетя Саша была, так она вечно кружку парного молока, что с ферм привозили, отливала и мне давала. «Пей молочко, здоровым будешь» – говорила. Тут как-то раз мы пошли на парад в честь Великой Октябрьской Революции. Там после пехоты танки маршем шли. Я тогда маленький еще был, не знал, что такое, вот и спросил у бабки. А тут дядька такой здоровый рядом стоял. Я стоял на цыпочках, еле разглядел парад. Так этот дядька взял меня на руки, посадил на шею и стал показывать. «Вон он на гусеницах едет, – говорит, – а вот из той пушки он стреляет», «А пушка поворачиваться умеет». С тех пор я так полюбил эти танки, читал про них все, на парады ходил, смотрел их. Хотел, как вырасту, танкистом стать. Баба Света была не против. Правда не дожила она до моей службы. Умерла от инфаркта. Мне как раз восемнадцать стукнуло.

– На фронте был? – после недолгой паузы спросил я.

– Был, конечно. Сначала на тяжелый кавэ посадили. Мы ехали Минск защищать. Деревушка небольшая там была, Радехов называется. Я ведь командир танка, вижу, что вокруг творится. Едем впереди клина. За мной другие кавэ и наши легкие бэтэ и тэ-двадцать шесть. Нам перед выездом сказали: «Едете на прикрытие легко-танковой дивизии, прикрываете фланги и тыл».

Вот, из туч пыли показались немецкие танки. Бэте и тэ-двадцать шесть обогнали нас и приняли бой первыми. Я высунулся с люка, смотрю в бинокль, и у меня начинается дрожь в коленках. Наши танки едут, стреляют, а все бестолку, вот натурально! Немцы как ехали, так и едут, а наши танки вспыхивают один за другим. Тут из небольшого оврага выехал немецкий танк, метрах в двадцати от нас. Я дал команду стоп, танк остановился, а немец повернул на нас пушку. «Ну, вот и все» – подумал я. Тут немец и выстрелил. Нас качнуло и ничего более. Я успел лишь по ТПУ скомандовать: Дима, слева танк! Наводчик повернул башню и выстрелил. Танк взорвался моментально. Вот тогда я понял, что тяжелые танки они не смогут пробить. Легкие наши танки встали метрах в ста от нас и пытались хоть как-то фашистов пробить. Тут уже было не до флангов – у нас фронт сыпался. Я приказал мехводу на полной скорости ехать к нашим, успеть, пока немцы не расстреляли всех. За мной поехали еще семь наших кавэ, а остальные остались на своих позициях. Радиосвязи еще не было, поэтому я не мог им доложить, что надо делать. Здесь, по сути, каждый был сам за себя. Скорость была маленькой, так как танк тяжелый, но шли уверенно. Ох, сколько потерь мы понесли… В бой пошли около трех сотен легких бэтэ и тэ-двадцать шесть, а когда мы подъехали к месту битвы, в рабочем состоянии осталось меньше сорока. Мы выехали вперед наших танков, и немцы открыли огонь по нам. Нас качало то назад, то вперед, но танк держался. А наводчик по очереди расстреливал один немецкий танк за другим, потом уж фашисты стали отходить. Приказа гнать их у нас-то не было, и мы остались стоять на месте и смотрели, как немецкие танки плетутся назад. Заряжающий еще сказал: «А шо это они раком пятятся?». «А им раком пятится природой предначертано», – это так мехвод пошутил. Но мне было, если честно, не до смеха. Я, с командирской башенки, осматривал поле боя. Бэтэ, тэ-двадцать шесть, тэ-шестьдесят – все, чем гордились наши командиры, просто напросто чадило черным дымом на раскисшем поле. Вскоре после этого меня посадили на тридцатьчетверку и отправили сюда, на переподготовку. Так, в принципе, я тут и оказался.