Бранная слава Алексей Шорохов

Zа ленточкой

Художник Ксения Черемных (портрет автора и иллюстрации, размещённые в книге).

© Шорохов А.А., 2024

© Черемных К., рисунки, 2024

© ООО «Издательство «Вече», 2024

Такая проза о спецоперации должна была появиться. Не пафосная, не восхваляющая себя, не написанная по мотивам телевизионных шоу и сводок телеграм-каналов, не «забалтывающая тревогу», а пропитанная кровью, обстрелянная «немыми» польскими минометами, настоянная на травах донбасских степей, пропахнувшая госпитальными бинтами…

Алексей Шорохов, ушедший добровольцем на фронт в январе 2023 года, а до этого исколесивший Донбасс на гуманитарных «буханках», написал именно такую книгу.

Но важно застолбить в веках следующее – хотя мы и держим в руках том фронтовых рассказов, стихов и дневников, но не за ними прозаик, поэт и публицист Алексей Шорохов ездил на фронт. Проговариваю это лишь потому, что уже раздаются в окололитературном строю фразы, что, мол, писатель подвязался на «передок» за «материалом». Эту «истину» умники проговаривают как открытие века, с обязательной мокротой в глазах и похлопываниями по плечу, стянутому камуфляжем, между строк процеживая совсем не то, о чем думают вслух: «А мы, старик, никуда не ездили за своими словами, мы тут спокойно рифмовали проповеди с методичками минобороны, издавали сборники, да ты же их читал… И премии мы тоже получали. А ты там получил что? Ранение?» И опять – сочувственно по плечу.

Но в первом же своем большом интервью – оно было взято «Российской газетой», когда Шорохов уже несколько месяцев сражался на Южном фронте – он объяснил: я тут, чтобы воевать, не писать. И только еще пару месяцев спустя на съемках авторского телепроекта Эдгарда Запашного «Мужики» фронтовик обмолвился о небольших «прозаических набросках», выплеснувшихся на бумагу.

С желанием творить эти сгустки смыслов не связаны. Тут сработал закон, по которому жили еще древнерусские книжники: опыт смерти с кровью уходит в землю, опыт жизни выливается на бумагу. Дело писателя на войне – пережив смерть, не умертвить жизнь, а значит, игнорировать приходящее (мы знаем от Кого) – грех непростительный.

«Однако о книге говорить еще рано, – продолжал отвечать писатель на вопросы Запашного, – исхожу из того, что проза должна созреть внутри и попроситься на свет Божий, и только тогда можно садиться и писать».

Но все равно найдутся те, кто поднимет этот том над головой и скажет: «Вот ради чего проливал кровь наш брат Алеша!» И Шорохова в очередной раз покоробит.

Также коробило героев его рассказа «Жираф»: «необязательная московская жизнь с широко распахнутыми глазами и восторгами» на фоне «окровавленной ежедневности» Донбасса.

Приглядимся к этому слову – «коробить»! В нем один из ключей к пониманию фронтовой прозы Алексея Шорохова. Глагол, а также производные от него и его братья-синонимы встречаются в книге с упрямым постоянством. И этому есть объяснение. Любая настоящая проза состоит не из поверхностных наблюдений, а рождается из самого нутра времени. А время нынче корчится в судорогах.

Это ученые назвали словом 2023 года – «нейросеть», а те, кто жил реальностью, чаще всего говорили о том, что их «коробит». От той же самой болтовни про искусственный интеллект. От лицемерия, нравственного предательства, тупости и просто вредительства, коим, как обоснованно кажется здравомыслящим людям, не должно быть места на второй год войны.

Коробит неравнодушных, тех, у кого тонкая кожа, у кого оголена душа. Именно такие уехали воевать. Или пополняли ряды волонтеров.

Они как никто имеют сегодня право реагировать на инородные тела.

Новая книга Алексея Шорохова – помимо того, что это полный и честный слепок происходящего на фронте, помимо всех своих литературных достоинств, это еще и попытка вытащить общественные занозы, наложить подорожники на раны… И это то, что разительно отличает произведения Шорохова от якобы правдивой и острой прозы, которая идет потоком на почтовые ящики издательств и СМИ. Тот, кто побывал в пекле войны, пеплом голову не посыпает.

Русские герои с фронта возвращаются не мстить, а врачевать. Об этом важно помнить, переворачивая страницы этой книги.

В рассказе «Жираф» у глагола «коробит» появляется и другой смысл. «Его покоробило, как именно она это сказала. «У меня будет ребёнок». Не растерянное «я беременна» или «что делать?», не испуганное «я, кажется, залетела», а твёрдое и выверенное: будет! Он и шёл всё это время, потихоньку закипая». Речь в рассказе идет о санинструкторе, православной москвичке, которая приехала на фронт, в том числе, за любовью. И встретила. Но у него семья, дети, внуки, у него за плечами не одна война, у него, в конце концов, смерть уже давно в сестрах, у него тысяча причин не принять сразу новость о новой жизни.

И его коробит не от злости, а от страха перед надвигающимся Преображением, от того, что часы Екклесиаста теперь показывают время любить. А знаете, как звучит весь стих 8 главы 3 Книги Екклесиаста? «Время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру». В этих стихах еще один ключ к пониманию военной прозы Шорохова, а также ее ритм, ее интонация.

За Любовью, а не за материалом, и не за медалями рванул писатель Шорохов на войну. И нашел. И если вас будет коробить от этой Любви, то не спешите закрывать или рвать страницы, дышите ровно, в конце концов, вы осознаете, что правда именно в словах писателя-фронтовика, а не в словах тех, других, сбежавших, охамевших, примазавшихся.

И что бунт современного человека против Любви, о котором духовный писатель Сергей Фудель говорил еще 60 лет назад, завершается прямо сейчас на поле «Бранной славы».

Значит, «удаляй печаль от сердца твоего», конец эсхатологическим перспективам.

Шорохов первым в современной литературе так прямо даёт понять, что нынче время не той войны, которую не завершили деды, и не войны бунтующих отцов.

Это война еще нерожденных детей. Вот откуда в книге столько беременных, чуть ли не каждый рассказ или повесть, будь-то «Колыбельная тьма» (какое точное название!) или «Младенца Георгия…» являет на свет новые души.

Ради них все это.

Дети (можно прочитать: смыслы) зачинаются в вихре сражений, в пекле войны, в воронке Любви, на той узкой косе между раем и адом, за которую всегда идет борьба своих с теми, кто не был чужими, но стал ими. И та же Кинбурнская коса, возникающая в рассказе «Жираф», это не просто пятачок русской земли, это образ русского меридиана, с которого мы всегда будем выбивать чертей, как сосульки с подоконника.

Но кто эти богатыри, что прямо сейчас собирают камни в наших исконных координатах? Галерея их портретов тоже есть в прозе и публицистике Шорохова. Это и добровольцы, кто в глаза до этого автомата не видел, и в чьих институтах не было даже военной кафедры, сам писатель как раз из таких. Это и вояки с опытом, и работяги с Донбасса, и интеллигенты из Москвы и Мариуполя… Перечислять можно долго, профессии и города в книге – как карта русского преображения. И зэки тоже здесь есть, те, что воевали «не только за услово-досрочное, а чтобы вернуться домой людьми».

По большому счету, все герои книги Шорохова – заключенные, каждый из них когда-то в силу разных обстоятельств заключил свой дух, свою совесть, свою любовь в темницу, сделал это добровольно, ради порошка «Юпи», который выдавали за родниковую воду, ради суррогатных удовольствий, ради того, чтобы просто не отрываться от «белых братьев». Теперь всех наших «Седых», «Восьмых», «Тротилов», «Скифов», «Соболей» вывозит из морока «всепогодная русская машина» «из увиденной уже вплотную смерти в неотменяемую жизнь».

Вывозит, как некогда Русская Тройка. И всегда – Троица.

Говорят, что война убивает людей, но книга Шорохова о том, что война людей рождает, возвращает, что на войне людей становиться не меньше, а больше. «Он понимал, что война не только ломает и корёжит людей и судьбы, но и выворачивает самое лучшее в них». И в этом смысле проза Шорохова уходит корнями в древнерусскую литературу, и в лучшие образцы Золотого века, а также идет вровень с «Доктором Живаго» Бориса Пастернака, с произведениями Валентина Распутина и Василия Белова… И разумеется, Шорохов становится в один строй с писателями-фронтовиками: Бондаревым, Богомоловым, Быковым, Васильевым, Астафьевым, Окуджавой… С теми, кто не делал из окопов одни лишь репортажи, а кто лез прямо в душу и доставал из нее нас же самих, но других.

Иных, что ли.

Это, между прочим, то, что отличает патриотичного писателя от либерального, который «объективно» и «правдиво» в душе своих героев и читателей гасит свет и надежду. К счастью, настоящая русская литература, как заметил однажды публицист Александр Казинцев, «поразительно патриотична».

Проводя параллели, нельзя не сказать и о родстве главной повести этого тома – «Бранная слава» – с романом Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Это снова про них – про Пилата и Христа, и все про ту же «неуклюжую любовь мужчины и женщины и великую любовь Сына Человеческого».

Это «калибры» и способы разведки новые, а люди и темы – старые. И драматические перекрестки, на которых настаивается настоящая литература, все те же. И если ты на этих перекрестках не бывал, то вряд ли ты сумеешь не сфальшивить, выстукивая на клавиатуре те самые «нужные книги».