На стоянке мы разметили и прокопали траншею, по которой наш дом будет затянут на постоянное место. С трактористом, здоровым и отчаянным мужиком, прибежавшим в наш совхоз с женой и детьми из Казахстана, я договорился заранее, авансируя это дело рыбой.

Он, ковыряя в мешке и сам не веря словам, но пытаясь меня убедить в их правдивости, прокуренно сипел:

– Я это дело сам люблю. Вот обживусь, отца сюда вытащу, дадим жару. И сети есть, и самоловы, и вообще!..

Мы скоро договорились, что, как только постоит мороз, он за выданные до зимы, обговоренные пятьдесят килограммов разномастной рыбы и во время самой работы литр спирта, домчит по льду домик до места и запихнёт его на остров.

– Сорок-сорок пять сантимов лёд настынет, лови меня и – как на вертолёте прём, льда не касаясь траками!..

Он больно жал руку своей «клешнёй», хлопал дверцей видавшего виды ДТ без стекла и, по пояс высунувшись, трещал куда-нибудь на совхозные огороды, на которых уже совсем немного, но ещё работали люди, отчаянно сопротивляясь ветрам перемен.

Я этим ветрам не сопротивлялся и плыл по созданному ими течению.

С середины июня по середину августа – рыбалка не конкретная, а если год жаркий, тем более. В прогретой солнцем воде попавшая в сеть рыба засыпает моментально, и через три-четыре часа уже не пригодна в пищу, не говоря о транспортировке. К тому же короткие ночи и длинные дни сокращают время скрытой от посторонних глаз работы, что вынуждает уменьшать метраж сетей. В это время тем, кто в жару не отдыхает, очень поможет рыбалка по камышам на активного окуня. Но здесь важно набрасывать сеть буквально на камыш, что в разы увеличивает улов. Если рыбак поленился или поспешил, протянув сеть примерно в метре от окунёвой «столовой», добычи намного меньше. Но опять же, из-за тёплой на мели воды нужно выставляться в шесть-семь вечера, а сниматься, собирать сети с уловом – с рассветом. Ближе к осени, с ночной прохладой рыба больше скатывается на увалы, вглубь, где вода, наоборот, тёплая, и крупный уже малёк играет на перекатах.

Плотно ставиться начал с конца августа. Если на острове управлялся Латок, то для работы на воде помощники постоянно менялись. Договоришься с кем, немного объяснишь суть, поработает неделю-две – и всё. Или забухает, что чаще всего, или трудно очень – «не моё», или денег мало!

Володя Татарин говорил, что это хорошо, меньше конкурентов.

– Ты смотри, сколько сейчас народу освободилось. И не обязательно алкаши, кто-то и заработать пробует. Ты уже всё почти знаешь: с тем немного, с тем чуть-чуть, а в итоге – ни тому, ни другому. Но твоё!

Спорить было трудно, тем более что у него самого почти постоянно появлялись новые и весьма потрёпанные люди. Они довольно активно начинали с ним рыбачить, почти не прячась и ничего не остерегаясь. Сети выставлялись километрами, рыбы набиралось центнерами. Помощники, подогретые палёной водкой, работали весело и дружно, подкупаемые его обещаниями. Сам же он занимался теперь только тем, что раз в день вывозил охлаждённую в погребе рыбу на берег, где единолично сдавал её своему перекупу. С берега привозил алкоголь, еду работникам, курево. Если попадались на сетях и сразу договориться на деньги с рыбнадзором не удавалось, то протоколы опять же составлялись на реальных людей, что было выгодно и рыбинспектору, и самому Татарину.

Обязательно через какое-то время, как везде, где есть общак, начинались споры, ругань и даже драки. Тут появлялись «нужные друзья» дяди Вовы с тётей Люсей, и недовольные постепенно «списывались» на берег с относительно хорошими, но в несколько раз меньше реально заработанных, деньгами. Некоторые уезжали в город по квартирам. Другие, возрадовавшись свободе, знакомясь с местными любителями тепла и вина, быстро пропивали накопленное. Побродив никому не нужными по берегам, они караулили Татарина, чтобы просить прощения в надежде быть взятыми обратно.