Нам это тоже было неинтересно, но его всегда и везде величали Лёха Латок – и никак иначе!

Сегодня забравшийся в лодку мужик сразу отказался грести и, удобно усевшись на корме, обосновал:

– Ногами топать туда-сюда ещё могу свободно, а вот вёслами – уволь, руки болят. Да и зачем тебе слушать, как мои суставы хрустят, лучше про батю своего расскажу, он и рыбак, и охотник был.

Лёха достал старый, затёртый до лоска кисет и, соорудив самокрутку в два раза больше «магазинной» сигареты, прикурил и, довольно пыхнув ароматным дымом, начал.

Оказывается, его отец работал в экспедициях по тайге – били трассы электролиний. И так за долгую практику натаскался, что удивлял своей точностью людей.

– А уж меня, салагу, подавно! Приедет на побывку после командировки, его уже жду – лодку прогудронил, сети заштопал, промыл и в мешки сложил. И вот выплываем посредь моря, я, конечно, на вёслах, он мне курс правит рукой. Вдруг стоп: встанет, по сторонам головой покрутит и бросает груз на перетяге. Сеть привяжет и опять же показывает, куда растягивать, я гребу, тоже пытаясь ориентироваться. Растягиваем пятьдесят метров, – Латок докуривал, затушив окурок о борт, бросал его в старую жестяную банку из-под монпансье и, спрятав её во внутренний карман, продолжал, – и это километрах в двух до ближайшего берега, чуешь?!

Он ещё раз восхищённо поднимает жёлтый от табака указательный палец, заражая и меня удалью рассказа.

– Тщательно, обязательно проверив на прочность узел, завязывает и, ещё раз осмотревшись, топит груз! Я просто терялся. Вот, можешь себе представить, что иголку в стоге сена спрячь – как потом искать? Но нет… Уплываем домой, там дела всякие, заботы по хозяйству. Он всё проверяет, с меня спрашивает, а мне только в радость такое доверие. Старший в доме мужик, именно я, когда батя тайгу метит. Любое слово его слышу, каждый жест в память вклеиваю. Мне сто дней, а иногда и больше, хозяином быть!..

Лёха смущённо отвернулся, скребанул рукой по лицу, будто бы сбивая навязчивую муху, притворно прокашлявшись, продолжил:

– А через день повторим в этом же порядке. Плывём в лодке, я гребу, батя махрой дымит, что-нибудь рассказывает и, будто ненароком, огромной своей ладонью путь мне показывает. Неожиданно, словно опомнившись, хватает якорёк кованый или из крупной проволоки вязанный для ловли сети под водой, мы его сейчас «кошкой» называем и, ещё ругнув меня, мол, чуть не проспали, опускает в воду. И буквально десять, пускай, двадцать раз гребну – есть! Словно он эту сеть через воду видит, представь. Посреди моря, без всяких поплавков, вот глаз-алмаз был. Я без него раз так попробовал, без контрольного поплавка поставил, так три дня искал. Уже отчаявшись, случайно зацепил, но рыбу всю пришлось выбросить. Протухла.

А на охоту зимой ходил с одностволкой шестнадцатого калибра и два патрона только брал. Это, говорит, чтобы шансы с зайцем уравнять. Встанет на лыжи и потянулся в лес – вжик-вжик, вжик-вжик, не торопясь. Следы читал, как в книге буквы. Найдёт свежий, взад-вперёд кружанёт – и прямо на лёжку наезжает. Поднимет зайца, ружьё скинет и ждёт, чтобы тот метров на двадцать – тридцать отпрыгал. Потом приложится, пук, будто не специально, заяц в кувырк. Он подойдёт, его в ветошь замотает, чтобы рюкзак не закровил, и домой – вжик-вжик, вжик-вжик… Дома, пока я шкуру с добычи снимаю, он пустую гильзу зарядит, ружьё прочистит – и в шкаф, под ключик. А ключик над шкафом на гвоздик. И, словно для себя, объяснит: «Приеду, так всё должно и быть». То есть понимаешь, – Латок убеждённо наклонился ближе, – мне, позволяет, – бери! Только блюди порядок и честность!