Мы вошли в дом.

– Подожди, – я вернулся к куче одежды, схватил чистую футболку, толстовку и спортивные штаны.

Лера замерла у двери, неуверенная.

– Иди за мной.

Я повел ее через коридор, мимо кладовой и прачечной, в гостевую ванную. Проверил полотенца и повернулся.

– Тебе нужен душ. Вот одежда.

Она склонила голову, благодарная.

– Спасибо.

– Я на кухне.

Была глубокая ночь, но я ждал, пока она выйдет из душа, обдумывая случившееся.

Зачем поджигать ее дом? Это не случайность. Поджог устроили, когда жильцы были дома, включая Леру.

Я не лгал, говоря, что ненавижу хулиганов. Те, кто запугивает слабых, – мразь. Я всегда вставал на защиту тех, кто не может себя защитить. На льду я прикрывал вратаря, в жизни – тех, кто нуждался. Лера стала объектом моей защиты. Она не заслуживала этого.

Лера появилась на кухне, утопая в моей толстовке и штанах. Мокрые волосы липли к спине. Без сажи веснушки выделялись на бледной коже. Грязную одежду она сжимала под мышкой. Ее уязвимость вызывала желание обнять.

Я оценил ее состояние.

– Могу постирать? – спросила она.

Я повел в прачечную. Она закинула одежду в машину, я насыпал порошок. Лера закрыла крышку и посмотрела на меня.

Я уставился на кнопки, не зная, что жать.

– Умеешь пользоваться? – спросил я.

Ее брови взлетели, но она молча нажала кнопку. Машина загудела.

– Ты в порядке?

Она кивнула.

Я обязан был спросить.

– Думаешь, Заид устроил пожар?

Ее губы дрогнули, голос пискнул.

– Не знаю.

Черт. Слезы – моя слабость.

– Разберемся утром.

Она кивнула, кусая губу, чтобы не заплакать.

– Спи в гостевой.

Ее голубые глаза, блестящие от слез, встретили мои.

– Не знаю, как благодарить.

– Поспи.

Мой голос был груб, хотя я хотел утешить. Она бросила дрожащий взгляд и исчезла в спальне.

Я лег, но сон не шел. Алла предупреждала, как тяжело Лере будет в моей жизни. Сегодня она потеряла все.

Надо отдать должное – она держалась. Другие бы рыдали. Она, независимая и бойкая, позвонила мне, несмотря на гордость. Это далось ей с трудом.

Я боялся делить пространство, но потребность защитить ее пересиливала. Ее присутствие в гостевой, вдали от тех, кто мог навредить, приносило странное удовлетворение.

Нужно связаться с Ильей. Ситуация обострилась. Пора звонить другу, который знает, как решать такие проблемы.

***

Невозможность тренироваться, видеть команду или работать с тренером была худшим наказанием. Я понял: жизнь без хоккея не для меня. Отчаянно нуждаясь в нагрузке, несмотря на ранний час и бессонницу, я ушел на пробежку.

Прохладный воздух наполнял легкие, туман оседал на лице, ноги горели. Под длинным мостом чувства обострились. Кто-то был рядом. Я резко остановился, готовый драться.

– Все такой же чуткий, – сказал Илья.

Я улыбнулся.

– А ты тихий, как слон.

Он рассмеялся, но тут же посерьезнел.

– Прости, что так подкрался. Ты и без того в дерьме с полицией, не хватало, чтобы нас видели.

Я упер руки в бока, отдышавшись.

– Ты в порядке?

Он кивнул.

– Полиция закинула сеть, но ничего не поймала. Кроме невиновного хоккеиста. Слышал, тебя отстранили. И дом обыскали.

– Хотели сделать информатором. Я их послал.

– Тебе досталось больше всех. На складе ничего, в моем доме – пусто. У них на меня ноль. Дело заглохнет, тебя не тронет.

– Хорошо.

Он посмотрел, зная меня лучше всех.

– Что недоговариваешь?

– Нужна услуга.

– Все, что угодно.

Люди считали меня буйным. Рядом с Ильей я был кротким. Он – воплощение безумия. В одну минуту он мог переключиться с хладнокровного убийцы на младенца в коляске. Его личность включала в себя крайности худшего грешника и величайшего святого.

– Что знаешь о Заиде?

Его лицо помрачнело, он сплюнул через плечо.