Он пожал плечами.

– Неважно. Только на таких условиях.

Что это говорит обо мне? Хочу ли принадлежать ему? Я скрыла это.

– Глупо.

– Тогда не спи ни с кем.

– Не собираюсь. Включая тебя, – заявила я, больше для себя.

Его это не смутило. Следующий вопрос.

– Как убедишь мир, что влюбился в меня?

– Не проблема.

– Что это значит?

– Я же парень.

Ответ ни о чем.

– Если сделаем, как это будет?

Он помрачнел.

– Поженимся.

Я знала, что это ошибка, но хотела. Он не хотел, но мысль жить с ним год заманчиво пугала.

– Утром скажу Алле Михайловне.

Он молча развернулся и вышел.

Костя

«Тигры» объявили о моем отстранении, и телефон разрывался от звонков. Утро я провел, отмывая кухню и разбирая остатки мебели в гостиной, игнорируя шквал сообщений.

Тревога гнала меня прочь. Я сел в машину и три часа колесил по шоссе, пока не остановился у Измайловского парка. Прогулка к старинным прудам немного сняла напряжение.

Домой вернулся поздно. Дом больше не был домом – он казался разбитым, проигравшим битву. Среди десятков сообщений нашел пару от Димы. Хотел позвонить ему раньше, но не решился, а теперь было поздно. Дима – один из ближайших друзей, а я отталкивал его, как всех. Завтра позвоню, пообещал себе.

Разум бодрствовал, но тело ныло от усталости. Я рухнул в кровать, жаждая тепла женского тела.

Привыкай, сказал я себе. Впереди год воздержания.

Только задремал, как телефон завибрировал. Злясь, что никто не понимает намек, я схватил его, чтобы выключить. Пропущенный от Валерии Орловой.

Два часа ночи. Почему она звонит? Любопытство заставило перезвонить.

– Алло? – ее голос был тихим.

Мой прозвучал резче, чем хотел.

– Ты звонила?

Ее голос дрогнул.

– Прости, что так поздно, но я не знала, кому звонить.

Я включил лампу.

– Что случилось?

– Пыталась дозвониться Алле Михайловне, но ее телефон выключен.

– Лера, что случилось?

Она снова дрогнула.

– Мой дом сгорел. Полиция думает, поджог.

Я вскочил, роясь в куче одежды на полу.

– Где ты?

– В больнице.

– Пострадала?

– Нет. Проверяют, не надышалась ли дымом, но я в порядке.

Я схватил футболку.

– В какой больнице?

– В первой городской.

– Еду.

Я бросил трубку, оделся и прыгнул в машину.

***

Лера сидела одна на койке в приемном покое, прижимая кислородную маску к лицу. Лицо, покрытое сажей, было пепельно-белым, босые ноги в серых штанах для йоги и белой майке выглядели беззащитно.

– Ты в порядке?

Она казалась целой, но голос дрожал. Ее глаза, огромные, смотрели виновато.

– Прости. Не знала, кому звонить.

Я шагнул ближе.

– Рассказывай, что случилось.

Она говорила, будто не веря себе.

– Вернулась из бара, умывалась. Вдруг квартира наполнилась дымом. Открыла дверь – ничего не видно, но я сползла по лестнице и выбралась. Все жильцы успели выйти.

Гнев вспыхнул при мысли о ней в горящем доме.

– Почему думают, что поджог?

Ее губа задрожала, она сдерживала слезы.

– Полиция нашла горючее в подъезде.

– А машина?

– Цела, но ключи остались в квартире, – ее голос сорвался. – У меня ничего нет. Ни кошелька, ни карты.

Я огляделся.

– Можешь уйти?

– Жду разрешения врача.

Я скрестил руки, наблюдая за суетой больницы. Лера съежилась рядом, дыша в маску. Мы молчали, и я обдумывал ее слова.

Пожар связан с Заидом? Неужели они уберут того, кто платит? Это не вязалось.

Врач пришел, послушал ее легкие.

– Горло и глаза будут болеть. Если появится одышка или сердцебиение, возвращайтесь. Вам повезло.

– Могу идти?

– Можете.

Он ушел. Лера посмотрела на меня.

– Не знаю, что делать. Даже зачем тебя позвала.

Мой голос прозвучал хрипло.

– Поедешь ко мне.

Без возражений она соскользнула с койки и пошла за мной в холодную ночь.

***