Мел, Нот, Линос и десятки других хоть и могли позволить себе игру в смертных, но всего лишь игру. Найти друзей, завести семью – и видеть, как все покроется тленом. Связаться с человеком значит обречь себя на страдания. Никто не пойдет на такое и не рискнет своим сердцем. Так же, как никто никогда не сможет узнать тебя настоящего, принять эфир, текущий по венам. Та же вечная жизнь, но с легким привкусом свободы в приятных декорациях. Впрочем, меня бы устроило даже это.

Божества, боги, Высшие, Пантеон, смертные – каждый хотя бы знал, кто он есть. Я же была осколком, примеряющим роли, отголоском великой силы. Разбавленный в крови эфир позволял проводить время в Эонии, но с Элизием я была связана нерушимыми узами. Пытаясь собрать себя по кускам, каждый раз лишь рассыпалась. Отчаянно хотела понять – я полноценное создание или всего лишь тень? Достойна ли проживать свою жизнь или только смиренно ожидать возможную смерть? У меня не было права уйти, скрыться, бросить все. Куда бы я не бежала, предназначение настигнет меня, если так ляжет нить в руках мойр.

– Астрея!

Я обернулась. С небольшого холма, минуя кипарисы, сбегала фигура. Сандалии едва касались земли, светлые волосы будто парили по ветру. Она придерживала юбку, оголяя сильные стройные ноги, и улыбалась, а после раскинула руки для объятий. Я встала, стряхнула травинки с хитона, готовая принять ее. Атлетическое гибкое тело врезалось в мое, и мы чуть не опрокинулись навзничь. Она нежно провела рукой по моей щеке и обхватила плечи.

– Так и знала, что найду тебя под Аполлоном.

Я закатила глаза. Это правда, что статуя солнечного бога нравилась мне больше прочих, и я часто проводила время в ее тени. Но из уст Алексии звучало так, будто я столетиями грею его постель.

– Куда ты пропала? – заглянула ей в глаза.

– Ты же знаешь, у меня много поручений.

Алексия была рядом столько, сколько я себя помню. Единственная во всем Элизии, кому я с легкостью могла бы подарить часть своей души. Она всегда принадлежала нашему кругу и была доверенной богини, хотя никто не знал истинной силы ее эфира.

– Давно ты здесь сидишь? Пойдем домой. Я только вернулась из круга Гефеста и требую моральной поддержки! Там всегда так уныло, пыльно и занудно, все только и делают, что работают. Зачем ковать столько мечей, мы что, все еще в древней цивилизации, скажи мне? Никто не воюет уже демоны знают сколько веков. О, но я принесла глиняный сосуд с изображением муз! Там их двенадцать, представляешь? Не терпится его показать! – она подпрыгнула и хлопнула в ладоши.

Она так тараторила, что я не сдержала смех. Самые обычные для божеств вещи восхищали и радовали ее словно ребенка. Алексия была похожа на фарфоровую куколку. Которая в нужный момент могла достать из-за спины нож. Ее внешностью обманывались часто, и каждый раз она доказывала свое право называться защитницей круга.

Мы направились прочь из парка, простиравшегося на километры вокруг. Сочные травы, мерцающие на свету, цветы таких ярких оттенков, что больно смотреть, любые растения, кусты и деревья, какие известны человечеству за всю историю. Это место стало любимым – свидетелем отчаяния и принятия.

В первые годы создания я ходила здесь так часто, что примяла траву, и она не росла еще десятилетия. Тогда же мне открылись первые из разбросанных по всему парку скульптур. Но самой первой была Каллисто. На Элизий уже опустилась ночь, а я все стояла и смотрела на белую фигуру в струящемся платье и с тоской в глазах, что прикрывала руками живот. Невероятно красивая, но сломленная и раздавленная. Та, что нарушила свое слово ради любви, и оказалась никому не нужна, что не смогла спасти ребенка и доверилась не тому богу. Ее скорбь била меня наотмашь, отзывалась глубоко внутри. Ноги этой статуи я орошала слезами каждую ночь, и этих ночей были сотни. Еще десятки раз, поджав колени, сидела рядом и неотрывно смотрела на Большую и Малую медведицы, гадая, могла ли судьба нимфы быть другой. Может ли быть другой моя.