А когда соленые реки во мне иссохли, я отправилась дальше и за следующие годы нашла другие изваяния, которым могла показать свои чувства. Подурачиться можно было с Паном, а с Аидом – помолчать. Ариадна, с клубком в руках, давала веру в то, что из любых лабиринтов есть выход, а Эрида, соединяющая в себе все тени вокруг, стала напоминанием – в душе есть место и раздору, и хаосу.

Слепо, точно новорожденный щенок, я бродила среди каменных богов, не зная других собеседников. Не зная, что такое разделить чувства с кем-то живым. Что значит говорить и слышать ответ. Каково обнимать теплое тело, а не холодный силуэт. И я даже не пыталась сосчитать, сколько продлился этот больной сон.

Алексия появилась внезапно, и казалась игрой моего психического состояния. Она стояла в стороне, смотрела, боясь подойти и спугнуть. Лишь спустя время, когда я окончательно привыкла, девушка решилась заговорить. С тех пор мы часто бывали в парке вместе, и все то, что раньше доставалось застывшим фигурам, теперь принадлежало ей. Алексия спасла меня – от одиночества, непонимания, гнева. Я бы так и осталась отголоском самой себя, если бы она не примирила с судьбой. И сейчас, как и каждый раз, я любовалась солнцем, что играло в ее волосах цвета спелой ржи, пока в моих глазах светилась благодарность и любовь.

Бабочка пролетела буквально перед носом. Я подставила руку, и она села ровно в центр татуировки. Чернильный цветок на моей ладони. Подобная была у каждой из нас – раковина, глаз, капля, отпечаток.

Слева потянуло прохладой, в ноздри пробрался запах влажного песка и йода. Озеро постоянно звало меня как живое, своей тихой песней, рожденной из плеска и рокота волн. Это место я любила не меньше парка. Но оно было счастливым, ведь проводить время на берегу мы стали вместе с Алексией. Наполнили воды смехом, дружескими тайнами, сокровенными желаниями, не проронив ни одной слезы. И озеро отзывалось, впускало, поддерживало и не пугало, даже когда смыкалось над головой. Если мне хотелось, чтобы мир замер хотя бы на минуту, я погружалась под воду и, лежа на спине, смотрела в небо, зная, что мне не позволят утонуть.

Впереди показался Номос. Огромное белоснежное сооружение в лучших традициях древней архитектуры. За ним возвышалась скала, а у ног плескалось озеро. И дом словно парил посередине, настолько завораживающе, будто и сам обладал божественным даром. Его окружала стройная колоннада-периптер, венчаная ионическим ордером. Строгий, величественный, но изящный. В свете лучей Номос становился настолько ярко-белым, что резал глаза. Смертные бы точно нашли в этом проявление высшей силы, на которое не положено даже смотреть. Если слегка прищуриться и представить, что вокруг развернулся древний город, именно сюда стали бы приносить молитвы и жертвы.

У хозяйки этого места была безграничная любовь к классике и своеобразное чувство юмора. Акрополь, хитоны, статуи богов – как будто цивилизация вообще никогда никуда не двигалась.

Лестница, что вела ко входу, каждый раз казалась бесконечной. На самом же деле, ступеней было всего двадцать восемь – совершенное число. Но ширина каждой из них вмещала три ноги, а высота заставляла поднимать колени к талии, словно ее строили для титанов. Добраться до верха было тем еще испытанием, а сегодня тело еще и взмокло на солнце. Но тень колонн у главных дверей подарила прохладу, и я провела кончиками пальцев по канелюрам. В ответ Номос будто вздохнул. Дом. Другого у меня не было.

Мы нырнули внутрь, скрываясь от жары. Здесь было столько пространства, что можно разместить всех богов, а Пантеон посадить по середине. Главный зал не уступал внешнему виду здания своей античной манерой, кроме одного – его украшали десятки зеркал. Но в центре, вписанное в стену, возвышалось самое большое и красивое, обрамленное золотыми лаврами, оливками и яблоками, настолько величественное, будто появилось здесь раньше всего, даже самой жизни. Перед ним, гордо выпрямив спину, стояла стройная женщина с иссиня-черными волосами. Она услышала звук наших шагов, раздающихся по всему помещению до самого верха, и обернулась.