Божественная комедия, или Путешествие Данте флорентийца сквозь землю, в гору и на небеса Данте Алигьери
© Анджей Иконников-Галицкий, пересказ, 2024
© ООО «Литературная матрица», 2024
© ООО «Литературная матрица», макет, 2024
© Александр Веселов, иллюстрации, обложка, 2024
© Елена Веселова, иллюстрации, 2024
Скажи мне, Господи, путь, в онь же пойду…
Псалом 142: 8
Слово пересказчика
Мы собираемся рассказать вам одну потрясающую историю.
Мы, правда, не предполагали делать ничего подобного, но к нам пришли и сказали: «Надо!»
Услышав такое предложение, мы сначала в ужасе отпрянули, понимая меру ответственности и то, какое место эта история занимает в мировой культуре. Но потом подумали и согласились.
Потому что это, во-первых, безумно интересно, а во-вторых, действительно, как нам кажется, надо.
Дело в том, что эта история, известная как «Божественная комедия» Данте, – одна из крупнейших жемчужин в сокровищнице духовной культуры человечества. Про неё и про её создателя знают абсолютно все. Однако если провести исследование среди своих друзей и знакомых, то, скорее всего, обнаружится, что лиц, прочитавших её целиком и способных ответить на десяток вопросов по тексту, не так уж много. Очень вероятно, что таких не окажется вовсе. Не исключено даже, что и мы сами не сможем вспомнить некоторые нюансы загробных странствий Данте с Вергилием и Беатриче. А также и то, когда последний раз открывали эту книгу и докуда дочитали.
Складывается странная ситуация: автор велик, история знаменита, но о чём там речь, сможет рассказать далеко не каждый наш образованный современник. Большинство «когда-то читали» и «что-то такое помнят». И лишь узкий круг посвящённых знает, что там и как на самом деле было.
Причём такое положение существует не только у нас, в России, и не только в сфере распространения русского языка. Есть подозрение, что и в Европе, и, конкретно, в Италии, где эта история, собственно, началась, дело обстоит ненамного лучше.
Отчасти причиною тому язык – флорентийский диалект староитальянского с примесью латыни, провансальского и так далее. Отчасти – стихотворная форма, которую большинство современных людей воспринимают туговато. Но главная проблема в чём-то другом. Возможно, в том, что нынешний человек боится и не хочет слышать многое из того, что рассказывает ему Данте. Возможно, в чём-то ещё. Не знаю.
Нам кажется, что эта проблема – страх человека Нового времени перед средневековой непосредственностью Данте – послужила одной из причин отсутствия адекватного перевода «Божественной комедии» на русский язык.
Переводов-то довольно много – полных стихотворных нам известно девять. Не вдаваясь в их оценку и анализ, скажем только, что не всегда они приближают нас к пониманию различных смыслов великой поэмы, а иногда, наоборот, отдаляют. Данте прост, а переводы делают его сложным. И дистанция между нами и фантастически-реальными мирами Данте остаётся непреодолённой.
Наша задача – попытаться перекинуть мостик через эту расщелину.
Задача, конечно, трудновыполнимая.
Заранее просим прощения, если что-то получилось не так.
Маленькое пояснение по поводу названия книги в целом и трёх её частей.
Данте, собственно, никакой «Божественной комедии» не писал. Название это появилось лет через тридцать после его смерти в трудах Боккаччо. Слово «комедия» встречается в тексте поэмы, но не как название, а, скорее, как типологическое обозначение. Причём смысл этого слова иной, нежели сейчас. У Данте «комедия» – не то, над чем хохочут, а такая история, которая плохо начинается и хорошо заканчивается (в отличие от «трагедии», где всё наоборот).
Что же касается заголовков трёх частей (так называемых кантик) поэмы – в русской традиции «Ад», «Чистилище» и «Рай», – то с ними всё дополнительно непросто из-за особенностей перевода. Дело в том, что слово «Ад», то есть царство Аида, Тартар, вообще не встречается у Данте как название среды посмертного обитания душ грешников. У Данте используется латинский термин Inferno («то, что внизу, под»), что на русский язык наиболее адекватно переводится как «Преисподняя»; это наименование используем и мы. Разница, между прочим, существенная: в Преисподней, описываемой Данте, нет владыки, царя, каковым мыслился древнегреческий Аид. Сатана там ничем не управляет, он воткнут в ледяную сердцевину подземелья и только и делает, что пережёвывает трёх мрачных грешников да взмахами крыльев генерирует морозный ветер.
Во второй кантике появляется слово Purgatorio – не как заголовок и не столько как название, сколько как характеристика; дословно: «место, где чистят». Общепринятый его перевод – «Чистилище» – хоть и точен, но в данном случае, как нам кажется, вызывает неверные ассоциации. Во-первых, в современном католичестве «Чистилище» – это термин, имеющий вполне определённое теологическое значение. Но существовало ли такое понятие во времена Данте – большой вопрос. Имеется предположение, что как раз католическое учение о Чистилище (несколько странное с нашей православной точки зрения) сформировалось под влиянием ярких образов Дантовой поэмы, а не наоборот. Данте путешествует не в теологическом пространстве, а по реальному, хотя и необыкновенному ландшафту. Во-вторых, в русском языке суффикс – ищ- склонен придавать словам архаичный и в то же время какой-то подозрительный, иногда пугающий, не очень приятный оттенок: «узилище», «седалище», «блудилище», «капище»… Поэтому мы решили там, где это необходимо, вместо слова «Чистилище» использовать словосочетание «Гора Очищения».
Наконец, слово Paradiso, переводимое как «Рай», в поэме Данте используется двояко: для обозначения прекрасного сада или, вернее, лесопарка на вершине Горы Очищения, в котором обитали Адам и Ева до грехопадения, и лишь изредка – в применении к высшим небесным сферам, местам обитания ангелов и бестелесных душ святых.
Поэтому мы в нашем пересказе не стали использовать традиционные названия самой поэмы и трёх её частей, а придумали другие (может быть, более, а может быть, и менее удачные).
Считаем долгом подчеркнуть, что мы предлагаем читателю пересказ – не перевод, не переложение, а именно пересказ великой поэмы. То есть как бы Данте рассказывал нам, а мы слушали, насколько могли, внимательно. Что-то, может быть, не расслышали. На чём-то отвлеклись. Что-то пропустили мимо ушей. Где-то не так поняли, а переспросить постеснялись. Ну и теперь пламенно желаем изложить в доступных нам формах то, что сами усвоили.
Кстати, по этой причине мы решили по возможности не использовать и даже не учитывать различные комментарии, толкования и исследования, которыми поэма Данте за семь столетий обросла гораздо гуще, чем днище корабля ракушками. Наша задача – услышать то, что сказал сам Флорентиец, а не то, что извлекли из его слов учёные интерпретаторы.
Хотим ещё добавить, что в поэме присутствует огромное количество имён и названий, понятных современникам Данте, но неведомых нынешнему читателю. Мы постарались собрать их в Словарь, помещённый в конце книги.
Ещё надобно пояснить следующее…
Но тут мы умолкаем.
Ибо происходит нечто странное.
Наполовину из лучезарного света, наполовину из тьмы небытия слепилась фигура: мужчина лет сорока, невысокий, жилистый; одет по старинной причудливой моде. Остро заточенное горбоносое лицо, грифельно очерченный рот, внимательный взгляд бархатистых глаз. Он выходит из ниоткуда; он что-то говорит нам, как будто продолжает давно начатый рассказ. Давайте подойдём поближе. Послушаем.
– Давно это было. Если не ошибаюсь, в день Благовещения Пресвятой Богородицы, 25 марта, предположительно 1300 года от Рождества Христова, или около того, я, Данте, флорентиец, сын Алигьеро из семьи Алигьери, проходил середину своего земного пути…
Сквозь землю
Положиша мя в рове преисподнем, в темных и сени смертней.
Псалом 87: 7
1. Дремучий лес. Три зверя. Встреча с незнакомцем
…Я шёл, и шёл, и шёл – и заблудился в дремучем лесу.
Сам не знаю как: шёл верной дорогой, но от усталости к вечеру стало клонить в сон.
И я сбился с пути.
С каждым шагом сгущалась тьма. Колючие кусты хватали за одежду, царапали когтями; могучие стволы шушукались в вышине, посмеиваясь надо мной. Я пробирался впотьмах, не ведая куда. Ни тропинки, ни дорожки, ни лучика, ни тихого дуновения.
Ужас охватил меня. Вот она, погибель.
Вдруг что-то забрезжило впереди – как будто некий свет…
Глубокий лог понемногу стал сменяться подъёмом. Древесные кроны расступились в вышине. Путеводная звёздочка, изливая сияние, плыла по небу, уже тронутому предчувствием рассвета.
Я оказался на опушке леса. Тёмный крутой склон уходил к небу. Отсветы близкой зари легли на плечи гор. Перестало теснить грудь, и мне наконец-то вздохнулось. Страх плеснул, как рыба, и затаился на самом дне сердца. Я остановился в изнеможении. Так, наверное, мореплаватель после шторма ступает на твёрдый берег, а в глазах его всё ещё рябят беснующиеся волны. И после бессонной ночи так навевает отраду утренний ветерок.
Я стоял, озираясь. Позади тьма и страх смертный. Впереди таинственный путеводный свет.
Переведя дух и собравшись с силами, я вновь зашагал, чтобы поскорее выбраться из сумрачного дола к озарённой светом вершине. Но едва я начал подъём, как откуда ни возьмись из-за скалы, из засады, выскочил пятнистый барс и лёгкими прыжками понёсся прямо на меня. Подбежал и отпрыгнул, то ли готовясь напасть, то ли играя. Как быть? Бежать назад, спрятаться в чащобе? Но там гибель. А вперёд не пускает когтистая кошка.
