И она сказала: «Ты много хочешь знать, но так и быть, объясню, почему не погнушалась я спуститься к вам, в пучину. Бояться нужно лишь дел погибельных, всё прочее не страшно. Бог создал меня так, что страсти и мятежные хотения не задевают меня, я недоступна пламени душевного пожара. Но скажу тебе: выше нас, выше всех на небесах есть Жена, облечённая в Солнце. Она с высоты сострадает всем, сострадает и бедам того, ради кого я тебя посылаю. Она мягчит всякий суровый приговор. Она призвала великую святую мученицу Луцию, хранительницу глаз человеческих, и обратилась к ней, и сказала: “Верный твой подопечный нуждается в тебе, и я поручаю его твоим заботам”. Тут же Луция встала, и пошла, и явилась в те покои, где мы услаждались беседой с праматерью Рахилью, женой Иакова. И Луция сказала мне: “Беатриче, истинная хвала Божия, почему ты не поможешь тому, кто так любил тебя и воспел такими стихами, что имена – твоё и его – зазвенели по всей земле? Неужели не слышишь горести и стона его сердца? Не видишь, как он борется со смертью на берегу речки, которая шире океана?” И я немедля выбежала из чертога блаженства и бросилась вниз, в сумрак, чтобы найти тебя. Ибо знаю величие твоего слова и что ты, учитель, сможешь помочь бедствующему ученику твоему».

Сказала – и глаза свои сияющие обратила ко мне. И пустился я в путь бегом. И вот явился тебе и избавил от зверя, не дававшего взойти на чудесный холм. Так что же? Зачем медлишь? Почему жалкая робость затаилась в твоём сердце, когда три благословенные Жены заботятся о тебе при дворе Небесного Царя? Неужто не веришь моим словам? В них – обещание вечного блага.

Так сказал мне Вергилий.

Как цветок, свернувшийся и поникший от ночного холода, при тёплых утренних лучах раскрывается и выпрямляет свой стебель, так воспрянуло моё сердце, закипели в нём силы, явилась отвага. И я заговорил, как освобождённый пленник, с которого сняли оковы:

– Радуйся, Благодатная! Ты сострадаешь всем, Ты подала мне помощь. Радуйся и ты, Учитель праведный! Ты по слову Истины пришёл ко мне от Благодатной! Ты убедил меня, исцелил от сомнений. Воля моя окрепла. Теперь вперёд! Одна у нас цель и одно желание. Веди меня, наставник!

Так я ему сказал. И он зашагал по заросшей тропе вглубь расщелины. И я следом.

Так было написано чёрными буквами над входом.

– Учитель, я прочитал. Страшно.

Он ответил:

– Вот эту свою заношенную одежду – страх, сомнение и робость – оставь-ка тут, перед входом. Сейчас мы переступим порог. Там ты увидишь столько боли, смерти, безумия, что… Приготовься.

Он посмотрел мне в глаза своим светлым взглядом, взял за руку и шагнул.

Я – за ним.

Мы вступили в безлунное, беззвёздное сумеречное пространство. Его наполняли звуки. Они неслись отовсюду. Невнятные жалобы, стенания, вздохи такие тяжкие, что слёзы наворачивались на глаза, бормотание на всяческих языках, бессвязные речи, вопли страдания, злобные крики, голоса тонкие и охрипшие, шум то ли бегущей воды, то ли дальних рукоплесканий… Хаос звуков, кружащихся в тусклом воздухе без времени, взвивался и рассыпался, как пыль в налетевшем вихре.

Будто обручем сдавило голову.

– Учитель, чьи это голоса? Что их мучает?

– Это прихожая Преисподней. Тут коротают вечность те, кто ни холоден, ни горяч, кто прожил жизнь, не содеяв ни зла, ни блага. И с ними в едином хоре – кое-кто из бывших ангелов: конечно, не те навеки про́клятые, что восстали против Творца, а те, которые не пошли сражаться за Него. Решили быть сами за себя, и вот, сброшены из небесных сфер сюда – чтобы небеса не утратили непорочной чистоты, но и глубины Преисподней не похвалялись такими пленниками.