– Почему им так тяжко? Отчего они стенают нестерпимо?

– Они и хотели бы умереть, да не могут, и ожить нет им надежды. Мучает их собственное ничтожество, терзает зависть ко всему и всем, к живым и к мёртвым. В том мире не осталось о них памяти, нет для них ни милосердия, ни справедливости. Ну, и нам нечего тут медлить, идём.

Едва мы двинулись в путь, как я увидел нечто похожее на развевающееся знамя. Оно носилось в пространстве по кругу, а за ним бесконечная вереница людских фигур – жуткий, невероятный забег мертвецов. В одном из них я с изумлением узнал недавнего римского папу – не стану называть его по имени: он был избран и отрёкся. Весь этот рой – объяснил мне учитель – те, кто не захотел быть с Богом, но не смог и с врагом Божьим, и потому отвержены Тем и другим. Они были нагишом; несметные полчища слепней, оводов и шершней преследовали их, настигали и свирепо жалили. Кровь от укусов струилась, смешиваясь со слезами, стекала по груди и животу к ногам, густела, начинала гнить, и в этой жиже копошились черви.

Подробнее рассмотреть их я не успел: мы шли быстро. Вскоре, вглядываясь вперёд, я как сквозь пелену увидел уйму людей на берегу широкой реки.

– Учитель, а это кто? – вопросил я. – Почему они так спешат и теснятся у переправы?

– Сейчас поймёшь. Подойдём поближе. Это река Ахерон.

Мы направились к берегу реки скорби. На водной глади без всплеска появилась лодка. Ею правил белый-белый старик с бородой как пучок болотной осоки. Приблизившись, он визгливо закричал, захлёбываясь от злости:

– Ага, попались, проклятое отродье, сучьи души! Не надейтесь, никогда не видать вам неба. Утащу на тот берег, в вечную тьму, в жар и в стужу.

Вдруг неподвижный взгляд его остановился на мне.

– А ты… Эй ты, живой, как сюда затесался? Отойди, не путайся среди мёртвых!

Я оцепенел, а он, видя, что я не трогаюсь с места, завопил:

– Не здесь, не здесь! Другим путём, через другую дыру пролезешь ты на тот берег! Унесёт тебя лодка полегче моей!

– Хватит ругаться, Харон, – вмешался мой вожатый. – Мы здесь, потому что такое дано повеление – оттуда, где могут всё. Исполняй и не спрашивай ни о чём.

Лодочник замолк, перестал трясти бородёнкой, но его воспалённые глазки по-прежнему светились злобой, как болотные огни. Тогда те, что толпились на берегу, истомлённые и нагие, пришли в дикое негодование. Они корчили рожи, скрежетали зубами, изрыгали ужасные проклятия – и на меня, и на Творца, и на своих родителей, и на миг своего зачатия, и на весь род человеческий. С ужасающей бранью и завываниями всей толпой ринулись они к береговой кромке.

Харон согнал их всех в свой чёлн, лупя веслом и подгоняя криками:

– Туда вам и дорога! Всем, кто не боялся Бога!

Как осенние листья, стряхиваемые ветром с ветвей, как птицы на охотничью приманку кидались безумные один за другим с берега в лодку. И вот уже уплывают они по сумрачным волнам. И прежде, чем сойдут они там, в далёком тумане, новая вереница потянется сюда, и новая толпа соберётся на этом берегу.

– Дело в том, сынок, – объяснил наставник, – что изо всех народов и стран сюда слетаются души, отрёкшиеся от Отца, хулившие Создателя мира. Бегут как угорелые, готовы задавить друг друга на переправе, потому что правда Божия гонит их. Страх придаёт им прыти. А праведная душа никогда не проходила этим путём. Теперь ты понимаешь, отчего Харон так разъярился на тебя.

Едва он окончил, как мрачная равнина дрогнула и затряслась, и всё вокруг так страшно поколебалось, что душа моя ушла в пятки. Зарыдала, застонала земля, дохнула бурей, и над ней засверкали багровые молнии. От нестерпимого блеска и грохота я лишился сил и упал. И мгновенно заснул мертвецким сном.