С коряги, давно уж обросшей не только зелёным мхом, а даже какой-то лесной травой, бодро вскочил всклокоченный, с бородой до самых глаз, мелковатый на вид, волхв древлянского племени, и, стукнув посохом о землю, уронив при этом свою медвежью шкуру, возопил:

– Да што энто тако творится-то, Ратибор! Пошто сумленье-то ваше, братья! По то и сжигаю я таковых, жрец вятичей, и вы, люди словенски, што бесплодны те жёнки! Три года даю я им сроку, а толку-то нету! Я сполняю канон пращуров наших – худую траву из поля вон! Да и пожёг-то я всево двух, а шуму-то на весь белый свет!

Вятич, встав с пня, на котором сидел, заговорил увещевающе, но с определённой угрозой в голосе:

– А я говорю тебе, Лось, не твово ума дело то! Деторожденье в руце Вседержителя! Жёнки энти могут робить, пользу приносить! Пущай наложницами будут, а муж втору жену в дом свой приведёт, плодовиту! А с той, пустобрёхой, пущай богини женски Лада с Макошью разбор чинят! Нам-то дела до того нету! Што мыслите про то, братья? – Вятич обратился к поляне. – Реките, поразмыслив, слово своё!

Поляна зашумела, разноголосо загалдела, наконец, выдохнула единоутробно:

– Осуждам Лося! Одобрям слово Ратибора!

Вятич вразумительно изрёк:

– Ну, дак, што, внял, древлянин? Боле тако не делай! А пойдёшь наперекор решенья собора нашева, сам пойдёшь на костёр жертвенный! Помни, брат наш, надо завсегда бысть малость мудрей, аще ты есмь на самом деле!

Древлянский волхв, явно не согласившись, пристукнув о землю своим посохом, но, всё-таки, побоявшись при всех плюнуть на мать-прародительницу, Землю, опять же возопил:

– Хай, живут, да токмо не вижу в том толку! Нам народу поболе растить надобно! Неужто не углядел ты, вятич, в том провиденья Вседержителя?

– Всё зрю, древлянин! Но и милосердие проявлять волхву надобно к народу своему! Не то ведь обидишь Ладу и неможно знать, чем она тебя вознаградит!

Смущённый древлянин уселся на корягу, насторожённо поглядывая из-под густых бровей на других волхвов. Вятич же продолжил:

– Я за энту зиму принёс в жертву Перуну и пожёг две сотни младенцев, но то были детки, в которых Вседержитель не захотел вдохнуть огонь жизни и имён, родовых оне ещё не иметь быти! Ведаю, што и вы такожде поступаете! Однако прирост люда славянского идёт неуклонно, хоша и гибнут соплеменники наши, яко мухи от болестей всяческих, а паче тово в битвах и ратоборствах с иноземными народами, да и меж собою! Вон улич, дулеб, да и ты, кривич, не дадите соврать мне! Собрал я вас, братья, штоб решить, яко нам бы счесть сколь народу в племенах наших – энто зело важно дело!

Радимич, вскочив со своего места, вскричал:

– Да мыслимое ли энто дело, Ратибор?! Народу у нас, што гороху в куле! Рази, сочтёшь? Да и дело сие Сварогу угодно, но не нам!

– А можно ведь сотворить и тако! – заявил представитель дреговичей. – Пущай кажный тиун в городище, што выдаёт по осени жито семьям, кладёт в мешок палочки по числу едоков, а посля посчитает с волхвом местным, да и свезёт те мешки во двор князю – вот и будет общий счёт! Я тако мыслю!

– Ты прав, Суходрев! – в знак согласия вятич пристукнул своим посохом. – Давайте тако и поступим и вождям своим донесём решенье наше!

– Хай, буде тако!! – единодушно вскричала поляна.

Когда установилась тишина, вятич заговорил о наболевшем:

– Доколе, братья, драки меж собою допускать быти? Пошто словены ильменски на кривичей, аль на отморозков кидаютси, аще псы подзаборныя, а те на них? Чево поделить-то не могёте? Реки слово своё волхв отморозков, да и ты тож, волхв росов!

Отморозок первым встал, подал голос обидчивый: