– Может, и так. Он был разгневан на Господа и отнял душу, что тот послал в мир. – бестия поддерживает мою усмешку.

– Надо дать объявление СМИ. Это может помочь в поисках, и, может быть, найдутся свидетели, которых мы могли упустить.

– Мое руководство будет против. – Одетта сжимает пальцами руль и ерзает на сидении. Похоже, ей тоже приходила эта мысль в голову.

– Это нужно будет сделать позже, если мы так и не найдем, за что зацепиться. Ваше руководство должно это понимать. СМИ оказывают хорошую помощь в расследовании таких дел, помогая найти свидетелей.

– Хорошо. – она тяжело и недовольно вздыхает. Федералы не любят светить лицом на телевидении, тем более, с просьбами о помощи. Это выше их достоинства. Даже Мадс такой. А Одетта, она из таких?

– К чему было это “на что ты меня оставил?” в письме? – у меня все это время не выходила из головы эта фраза.

– Понятия не имею, детектив. Как я уже сказала, это может быть послание к самой жертве. Но судя по характеру преступления… Не знаю, я могу ошибаться и жертва с убийцей не были знакомы.

– Тогда каков мотив? Религиозный?

– Маловато вводных для его определения. Если все завязано на одной религии, да. Извращенная форма обращения к Господу. С нерелигиозным сложнее.

– Думаю, другого нет. Записка странная, но звучит знакомо.

– Знакомо?

Одетта припарковывает машину у милого, небольшого домика. Он походит на его хозяйку. Чистый газон, цветы в клумбах, пара деревьев на участке, под которыми не видно опавшей листвы. Ухоженный двор с верандой, на которой красуется винтажный кофейный столик, похожий на старушку Жослин.

Последняя, занималась клумбой когда мы вышли из машины, выкапывая луковицы цветов.

Жослин Росатти встретила нас теплой, старушечьей улыбкой. А мне до безумия жаль было, нести ей плохие вести о её любимом муже. Бросив на еще зеленый газон свои рабочие перчатки, старушка обтерла ладони о теплые велюровые штаны в клеточку и подбежала к нам, открыть замысловатый замок на низких железных воротах.

– Господин полицейский, вы не одни! – она с теплом в глазах, посмотрела на Одетту. – Проходите, давайте в дом, я чаю заварю, пирог поедите, еще горячий, персиковый.

Я не смел возразить, но Одетта, хотела – не успела, больно быстро для ее состояния здоровья, старушка в доме скрылась.

Одноэтажный, он был небольшим. С порога, можно было сразу очутиться в уютной гостиной, на полу которой был узорчатый ковер с довольно длинным ворсом, на нём, располагался старый диван, с подушками явно ручной работы, – вышитыми розами. Напротив, за кофейным столиком, стояли уютные кресла с высокими спинками. С такими же подушками, что украшали диван. Кофейный столик был из хорошей древесины. Я умел определять такую благодаря отцу. Он хоть и был профессором литературы в университете, любил мастерить руками мебель в гараже. Мы часто пропадали с ним там на выходные, и я безумно скучал по тому времени. Его уже давно нет, но в воспоминаниях, – он живее всех живых.

Жослин прокричала с кухни:

– Вы пока устраивайтесь на диване, не стесняйтесь!

Он был мягким. Старость совсем не испортила поролон внутри. Возможно потому, что на нем не часто проводили время, или, это просто был отличный диван. Раньше их умели делать. На стенах, висело множество фотографий Жослин и Джошуа. И, конечно, их сына. По всей видимости, он был единственным их ребенком. Подошедшая с подносом чая и пирога женщина это подтвердила.

– Один он у нас, Лиам. Я его как родила, больше не могла детей иметь. Тяжелые были роды, врачи еле вытянули. – она с грустью улыбается, но, грусть эта – добрая, приятная.