Бабушка Адиля, была мастерицей во всём! Однажды, ее показали по телевизору. Бабушка ужасно волновалась, когда приехавшая на съемку корреспондентка, задавала вопросы, кто бабушку научил так красиво ткать и сколько лет ее ремеслу.

А он стоял тихонько в уголке, за оператором и, раскрыв рот, слушал, рассказ бабушки, что это татарское искусство ковроделия, и что раньше наряду с выращивание овец, лошадей, женщины их семьи занимались изготовлением прекрасных шерстяных ковров.

Журналистка пела, что обязательно приобрела бы такой ковер домой и повесила бы на самое видное место!

Но этот яркий ковер оказался не на стене у журналистки, и не в музее! А внизу, почти что под задами алкоголиков всей округи! Из– за отца! Который продал этот дом по частям, двум покупателям, как только бабушка умерла.

Но дому все– таки повезло, его не спалили. На втором этаже заселилась семья учителя, и они долгих десять лет воевали с соседями– алкашами, пока Захару не исполнилось двадцать семь, пока он не заработал свои первые несколько миллионов рублей, и не выкупил у них верхний этаж. Раньше на втором этаже размещалась спальня бабушки и ее мастерская, и маленькая комнатка для гостей с верандой, увитой виноградником.

Чтобы выкупить и первый этаж, тогда у него денег не хватило. И вот, год спустя, он стоит один среди пустого дома! Захар закричал:

– Бабушка, я выкупил твой дом! Он опять твой! Бабушка!

Слезы, душившие его, как только вошел сюда, прорвались и он заплакал навзрыд, как в детстве, когда падал на грунтовую дорогу и ушибал коленку! А мама летела к нему, брала на руки, и приговаривала: «Львёнок, мой маленький».

Она осторожно гладила ушибленные места и водила кругами вокруг синяков подушечками пальцев: «У кошки заболи, у собачки заболи, а у Захарушки заживи!». И целовала в макушку. Тогда он успокаивался и улыбался, уткнувшись в ее мягкую грудь.

Теперь он стоял один, посреди разрухи, оставленной алкашами, уставившись на выцветший бабушкин ковер, и вытирая глаза кулаками, размазывал слезы по щекам. Его никто не видел, кроме солнца, пробравшегося в давно не мытые окна.

Захар поднялся наверх и открыл запертый второй этаж, там было тихо, светло и пыльно. Мебели не было совсем, скрипели под ногами деревянные половицы. Захар сел на пол, прикрыл глаза и услышал в голове голос бабушки Адили.

В тот день, они не заметили, что он вернулся с прогулки и стоит за дверью. А он притих, как самая мелкая серая мышь и ловил каждое их слово!

Бабушка Адиля и отец ругались. Он никогда не слышал, чтобы добрая, говорящая скороговоркой бабушка, ругалась!

– Как ты мог сотворить с ней такое! Ты? Мой сын? Как?

Голос отца был тихим, но почему-то звенел в его детских ушах:

– Я любил её больше жизни! Мама!

Бабушка топнула ногой:

– Как можно любить больше жизни и завести другую женщину! Скажи?!

Воздух вдруг стал плотным, он как будто погрузился под воду и слышал ссору отца и бабушки издалека, приглушенно. Но с каждым, словом становилось все больнее.

Отец сначала замолчал. Говорила опять бабушка:

– Света, – бабушка всхлипнула, – Приходила ко мне за несколько дней до своей смерти! Слышишь, Дамир?! Она мне всё рассказала! Всё! И не будь ты моим сыном, я бы убила тебя!

Отец заговорил, и его слова казались теперь Захару камнями, падающими в его душу:

– Мама, так бывает. Когда я был в командировке, в Москве, я познакомился с очень красивой женщиной. Думал это продлиться не долго, но я не смог с ней порвать ни сразу, как только с ней переспал, ни потом. Но по– настоящему я любил только Назилю! Только её, слышишь!? И теперь, когда она умерла, я тоже наполовину мёртв!