– О-о!.. Сейчас будет интересно! Идёмте-идёмте, любопытное зрелище! – и Учитель увлёк его к дверному проёму. – Отсюда лучше видно. Охота на слона называется… Говорят, Че самолично придумал…

Бронированный грузовик миновал школу и, гремя и вихляясь, приближался к участку немощёной улицы, застланному слоем пальмовых листьев. Вот на слой листьев заехали передние колёса, а вот и задние. В дверной проём действительно было отлично видно. И тут раздался треск, хруст, пальмовый настил провалился, и бронированная махина ухнула в замаскированную яму. Взметнулись обломанные жерди, земля дрогнула. Из-за ближайшего плетня взвились победные вопли, там ликовали, а из провалившегося бронегрузовика доносились энергичные разноголосые матюки.

– Лихо, а?.. Орлы! Герои! – Учитель приплясывал от удовольствия и панибратски толкался локтем в бок. – Народная смекалка, а?.. Кулибины! Ползуновы! Под мудрым руководством товарища Че! Что значит творческая мысль на службе народа! Охота на слона называется… На слона, ха-ха!..

В бронированном грузовике повозились, и оттуда в сторону плетня коротко такнул пулемёт. Надетые вкривь и вкось на колья плетня горшки и пятилитровые банки полопались с громким звуком. Пулемёт замолчал.

– Ленту перекосоёбило, – прозлорадствовал Учитель. – Хромает у вояк боевая подготовка. Оттого и материальная часть не на высоте содержится. А всё почему?

– Почему?

– А всё от отсутствия этнуза… энтузиазма! Без огонька служат, без желания! Чисто в форме покрасоваться да маленькую власть поиметь. Обречённый режим…

– Не зацепят пулемётом?

– Да нет там никого уже, – бросил Хуан. – Дёрнули огородами.

Между ними штопором ввинтился Учитель. Плеснул по пластиковым стаканчикам остатки портвейна.

Хуан снова отказался от выпивки, продолжая подпирать дверной проём – опасный чернокожий красавец в непонятно зачем нацепленных очках. А Учитель с места в карьер затараторил:

– Эпизоды революционной борьбы! Героические, так сказать, будни…

Несмотря на отчаянное фиглярство, Учитель ему нравился. Не случайно в прошлый раз стакнулись, хоть ни черта он от этого прошлого раза не помнит. Дурака валяет, а видно, что неглупый парень. Глаза выдают. И ещё речь, артикуляция. Столичный, центровой и образованный. МГУ либо вообще питерский. Плюс в семье два-три поколения.

По возможности придал голосу безразличную интонацию:

– Кстати, а кто такой этот Че?

Учитель потёр макушку под шляпой, собираясь с мыслями. Потом принялся шарить по карманам. Залез в один внутренний карман пиджака, потом в другой, похлопал по боковым. Ратерянно огляделся вокруг, и вдруг обрадовался – нашёл то, что искал. Вытряхнул с газеты колбасные шкурки прямо на пол, разгладил газету короткопалой пятернёй и протянул ему:

– Вот, Папа, взгляните, как раз насчёт этого Че… Официальная версия, так сказать…

Взглянуть-то он взглянул, но оказалось, что разобрать на газете, в которую Учитель завернул в лавке колбасу на закусь, ни хрена невозможно. Жёваная, сальная газета, а на первой полосе отчего-то в траурной рамке нечто расплывчатое, напоминающее неудавшийся фотографический портрет. Как будто снимали не в фокусе или нерадивый лаборант напортачил с проявителем. Светлый овал на месте лица, провалы глазниц, тёмные прямые волосы не столько видны, сколько угадываются – вот, собственно, и всё. Кроме совершенно размытой фотографии, имелись в газете какие-то слова – «…criminal peligroso de estatal…» – и ещё что-то в том же роде, а также единица и множество нулей за еденицей следом.

Повертел газету, пожал плечами и разочарованно вернул Учителю.