Уильям наблюдал за ней из-под полуопущенных век, спрятав лицо за бокалом, и гадал, к какому персонажу должен отсылать ее наряд. Красное платье в греческом стиле с чувственно глубоким декольте намекало на Афродиту, но смущал излишне мрачный оттенок и обруч в темных кудрях. Он представлял собой венок в виде золотых стрел. В форме стрелы было выполнено и кольцо на указательном пальце, кончик которого задумчиво поглаживал ножку бокала, пока она изучала собравшихся – так же, как Уильям изучал ее.

Герцогиня была права: мисс Харрингтон отличалась от прочих. В ней не было нежности и невинности, не было восторга от явно удачного бала. Когда она повернулась к нему, Уильям заметил в почти черных глазах смесь усталости и сочувствия. Но эти эмоции скоро сменились удивлением и… насмешкой?

– Мне казалось, в высшем обществе не принято столь откровенно рассматривать леди, – у нее был приятный голос, который не портила даже легкая хрипотца. – Тем более, если вас как следует не представили.

– Почему вы думаете, что мы не были представлены?

Она повернулась к нему и отставила полупустой бокал.

– Вас выдало любопытство. Те, кто меня знает, смотрят иначе.

– Как же? – вежливо поинтересовался Уильям.

– О, по-разному. Я привыкла к презрительным взглядам, к раздраженным, порой – к праведно возмущенным. А когда никто не смотрит – к завистливым: многие полагают, что у меня есть свобода, им, к сожалению, недоступная.

Если мисс Харрингтон и была свободна, то прежде всего – в изъяснении своих мыслей. Ее прямолинейность обескураживала, но, признаться, и освежала. Заинтригованный, Уильям вслед за ней отодвинул бокал в сторону: он хотел сосредоточиться на беседе.

– Что ж, вы правы, мы мало знакомы. Я не вижу в вас ничего раздражающего или возмутительного, по крайней мере пока. Но точно могу пообещать, что не позавидую – мою свободу никто не ограничивает.

– Тогда вы исключительный человек.

Уильям склонился в шутливой благодарности:

– Почту это за комплимент.

Мисс Харрингтон в ответ медленно и величаво опустила голову. Нет, подумал Уильям, на Афродиту она походила в последнюю очередь: чтобы выбрать подобный образ, нужно чтить идеалы нежности и невинности, а они мисс Харрингтон явно были чужды. Она скорее нарядилась бы Артемидой, но в таком случае ее наряду недоставало воинственности – а значит, Уильям в своих рассуждениях снова уткнулся в тупик.

– Позволите задать вам еще один вопрос?

– Только один? Я думала, ваше любопытство сильнее.

– О, я спросил бы и больше, но меня останавливают правила приличия.

– А говорили, вас ничто не ограничивает.

Она лукаво улыбнулась, явно довольная тем, что смогла подловить Уильяма. Но он был не из тех, кто легко поддается.

– Я не считаю правила приличия ограничением.

– И вам никогда не хотелось их нарушить? Высказать кому-нибудь из великосветских снобов все, что вы о нем думаете? Отказаться от танца, не придумывая витиеватые отговорки? Подойти к девушке, не будучи ей представленным?

– Туше, – допустим, теперь она и впрямь его поймала. – Но мне не составило бы труда найти того, кто смог бы нас познакомить.

– И все же это маленькое нарушение ускорило процесс и нисколько не навредило ни одному из нас. Так и со многими другими приличиями: они как будто бы безобидные, их не сложно соблюдать, но, когда их так много и ты не можешь забыть даже об одном, иначе твоя репутация тут же окажется под угрозой… – Мисс Харрингтон покачала головой. – Вас это не выматывает?

– Ничуть. – Уильям пожал плечами.

Признаться, он никогда не смотрел на окружавшие его правила под таким углом. Не мог взглянуть и теперь – он попытался представить мир, в котором каждому мужчине будет дозволено без расшаркиваний заговаривать с каждой женщиной, и воображение тут же подкинуло неприятный исход.