– Я думаю, приличия помогают нам. Защищают честь леди, напоминают джентльмену о существующем у него долге.

– Вам не кажется, что это звучит унизительно по отношению к леди и джентльменам? Словно женщина не может самостоятельно постоять за себя, а мужчина не способен на достойное поведение без лишних напоминаний.

– Но ведь из правил мы и узнаем, что такое достойно.

– Разве? Нынешние правила приличий заявляют, что недостойно снять с себя перчатки во время бала. – Мисс Харрингтон подняла руку и аккуратно потянула за шелк на указательном пальце. – Но что ужасного произойдет, если вы увидите мою руку? В женских пальцах нет ничего недозволенного.

– Хм. – Уильям не нашел что ответить.

В словах мисс Харрингтон была своя правда.

– Рада, что заставила вас задуматься. – Она улыбнулась, впрочем, безо всякого самодовольства. – И буду еще более рада, если вы обратите внимание вот на что: правил приличия для юных леди подозрительно больше, чем для джентльменов.

– Это потому, что общество стремится вас оберегать, – не задумываясь ответил он и сразу захотел взять свои слова обратно: мисс Харрингтон ясно дала понять, что не считает женщин такими уж хрупкими.

Предсказуемо она покачала головой.

– Или заставить петь в золотой клетке.

Уильям промолчал. Легкомысленная светская беседа, на которую он рассчитывал, явно свернула не туда. Поднятые темы никак не соответствовали атмосфере окружавшего их веселья. Слова мисс Харрингтон заставляли чувствовать себя неуютно, не так, как хотелось бы в праздничную ночь, и из-за этого Уильям начал понимать тех, кто ее сторонился. Расслабиться рядом с этой женщиной было не так-то просто.

– Простите, кажется, я излишне вас озадачила, – она трактовала его молчание на удивление правильно. – Балы всегда действуют на меня подобным образом. Когда я наблюдаю за этими поклонами, слышу извечные полунамеки, я не могу перестать думать о том, как было бы проще, если бы все говорили то, что на самом деле хотят. «Мне кажется, моя дочь составит вам прекрасную партию», «Боюсь, я не заинтересована в ваших ухаживаниях», «Не рискуйте – я отвратительно танцую». Что плохого в этих словах?

– Они смущают своей правдивостью.

– Не мы ли виноваты в том, что истина заставляет нас испытывать стыд?

Мисс Харрингтон вновь потянулась к бокалу.

– Еще раз простите. Давайте сменим тему, пока и вы не сбежали от меня куда подальше. Что вы хотели спросить?

Уильям растерялся от неожиданности:

– О чем вы?

– Вы хотели задать какой-то вопрос, – напомнила она. – До того, как я огорошила вас рассуждениями относительно приличий и этикета.

Да, конечно, вопрос. Тот уже казался Уильяму незначительным и даже глупым. С другой стороны, женщина, столь рьяно отстаивающая право на честность, должна была его оценить.

– Я хотел узнать, кем вы одеты.

Если мисс Харрингтон и удивилась, то не подала виду.

– Это Эрос. Бог любви и…

– …влечения, – договорил за нее Уильям.

Конечно. Бордовый цвет, стрелы любви и ненависти – после ее слов все встало на свои места. Даже дерзость задумки: то, что мисс Харрингтон оделась божеством традиционно мужского пола, явно было сделано не случайно.

– Вы потрясены?

– Впечатлен, – поправил Уильям. – Вам идет. Не только платье, я имею в виду, но весь образ, сама идея.

– Жаль, что она не так уж просто угадывается. Надо было надеть брюки.

А она ведь могла, Уильям почти не сомневался. Он начинал понимать, что имела в виду герцогиня, называя мисс Харрингтон опасной. Ее отношение к незыблемым правилам дарило увлекательное ощущение новизны, граничащее с восторгом. Такому зову хотелось поддаться – попробовать что-то на грани разумного, совершить безумство, исполнить мечту.