— Зачем помогаешь? — не выдержав напряжения, разворачиваюсь и цепляюсь за подлокотник. — Отвалил кучу денег за анализы.

— Проблемы решаются по мере их поступления.

Округляю глаза. Шершнев так равнодушен, что мне по себе.

Речь же о нашем ребенке.

Неужели произошедшее в клинике — игра для сохранения репутации? В голову лезут вскользь брошенные слова про журналистов. От них сердце сжимают ледяные пальцы призрачного монстра паники.

Все не по-настоящему?

Трясу головой, отгоняю страх. Какая разница? Главное, что сейчас он помогает. Значит, после теста ничего не изменится.

— Я не тот зверь, каким ты меня видишь, Лен. Ты заявилась ко мне на порог в печальном состоянии. Сначала ребенок, потом разборки, — пожимает плечами Шершнев.

— Но не веришь, что малыш от тебя, — обреченно стекаю по сиденью.

— Нет, — дергает головой Шершнев, отчего на высокий лоб падает прядь. — Но, если ребенок все-таки мой, значит, я помогу. Или стану самым хреновым человеком на планете.

— Ты хороший, когда не изображаешь кретина.

— Прости, а у меня есть основания тебе доверять?

Шершнев резко ударяет по тормозам и поворачивается ко мне. Повисаю на ремне, вцепляюсь пальцами в сиденье. Выдыхаю, затем падаю обратно и недоуменно щурюсь, глядя на то, как по его лицу расползаются красные пятна.

— Олег, я ничего такого…

Кровь стынет в жилах, когда он наклоняется. Мороз пробирается под кожу и обжигает внутренности. В груди становится тесно, дыхание перехватывает. Еще немного, и изо рта вырвется облачко пара.

— Какого, Лена? Какого «такого» ты не имела в виду? — цедит Шершнев, а я невольно жмусь к двери. — До сих пор не поняла, что натворила?

5. Глава 5

От его напора теряю дар речи. Кажется, что любой мой ответ вызовет новую волну агрессии. Понимаю, почему он злится, но на душе все равно мерзко.

Отвожу взгляд и с трудом беру себя в руки. Нельзя избегать разговора вечно. Дамокловым мечом он висит над нашими головами, пока не обрушится в самый неподходящий момент. Никакого удачного времени не наступит.

Когда еще? После рождения ребенка станет поздно.

Собрав волю в кулак, шмыгаю носом и прочищаю горло.

— А у меня имелись основания тебе доверять? — поджимаю губы.

— Конечно! — Шершнев всплескивает руками и запрокидывает голову. — Обсудим тебя любимую.

Такая реакция совсем не удивляет. Он взвинчен, зол и обижен, однако его колкие слова все равно жалят похлеще осиного яда.

— Ты ошибаешься, думая, что я не понимаю последствий своего поступка.

Напряжение в салоне мешает разговору, и все вокруг стремительно окутывает густое облако. Ничего не видно, а наш самолет несется вперед без оглядки. Системы отказали, турбулентность зашкаливает. Еще немного, и нам конец.

В голове проскальзывает позорная мысль о побеге. Мне бы забить на проблемы и умчаться за горизонт, однако я теперь не одна. Отвечаю не только за себя. Да и трусихой никогда не была, если уж честно.

Набравшись смелости, вновь смотрю на Шершнева.

— Ты не думал, почему я так поступила?

По его лицу проносится тень недоумения, похоже, он явно не ожидает ответного нападения.

— После всего произошедшего ты обвиняешь меня в эгоизме? — горькая усмешка растягивает потрескавшиеся на морозе губы. — Говоришь о доверии? На каком основании?

Густые брови Шершнева от удивления ползут вверх.

— Мне перечислить?

— Не передергивай.

Прикладываю ладонь ко лбу и чувствую, как боль охватывает голову. Каждое слово пулей пробивает череп.

Бесполезно. У нас нет шансов.

— А что такое? — в голосе Шершнева звенят яростные нотки. — Лен, это даже не смешно.

— Я договаривалась с Лазаревым до нашей сделки, — сцеживаю весь накопившийся яд. — Представь себя на моем месте в тот момент.