Уютный двухэтажный дом из бруса под миленькой зеленой черепицей местами покрытой снегом разбивает вдребезги все накрученные в голове ужасы.
Приятный запах Шершнева раскрывается здесь по новому. Он словно, как и это здание, часть умиротворяющего пейзажа вокруг.
— Неожиданно, — краем глаза кошусь на Шершнева и выдыхаю на холодные ладони.
Мы стоим совсем недолго на улице, но пальцы совсем закоченели. С сожалением вглядываюсь в покрасневшую кожу. Нужно было надеть перчатки. День пролетел слишком быстро, а я не рассчитывала попасть на ночные заморозки.
— Вперед, — бас Шершнева прерывает мои сожаления.
Теперь он всегда будет указывать.
Ощущение, что передо мной хоть и уютная, но клетка, сжимает ребра. На языке крутиться пламенный протест. Стиснув зубы, чтобы удержаться от колких замечаний, верчу головой.
Где здесь вход?
Территория совсем небольшая, но зрение в темноте подводит.
Да и сложно что-то углядеть, когда в затылок грозно пышет «самый завидный жених этого года» по версии одного известного журнала.
Шершнев цепляет меня за плечи и направляет к припорошенной снегом лестнице.
— Под ноги смотри. Здесь может быть скользко.
Если бы не обстоятельства — здорово здесь остаться.
— У меня с собой вещей нет! — споткнувшись от озарения, хватаюсь за перила. — Завтра рабочий день, а ноутбук остался у родителей!
Паника распространяется по телу со стремительной силой. Перед ней отступает и холод, и страх быть запертой. Контрастными приливами подобно морским волнам она обрушивается на меня и норовит утянуть за собой в пучину.
Я не могу потерять работу.
— Я никуда не поеду, — отбривает Шершнев и толкает вперед. — Ты и так порушила все мои планы на сегодня.
В памяти всплывают уродские красные сапоги. Ярким пятном слепят, заставляют глаза слезиться в немой ярости.
Планы я ему видите ли испортила.
Гневно изгибаю губы.
— Можно вызвать курьера, — иронизирую в ответ.
За перила держусь двумя руками. Игнорирую тычки Шершнева. Стою, как вкопанная и с вызовом смотрю в сияющие бешенством глаза.
Сильно не толкнет.
А толкнет — пожалеет.
— Оплатишь его сама, — скрипит Шершнев и проходит мимо, не забыв задеть меня плечом.
— И оплачу! — кричу ему вслед, поддавшись эмоции.
Шершнев будто и не слышит. Насвистывает что-то себе под нос из Рождественского да наскоро отпирает дверь.
— Тоже мне, завидный жених, — обиженно бубню под нос.
— Ты идешь?
Шершнев оглядывается. Насмешливые зеленые искры в его глазах только сильнее раздувают пламя моего недовольства.
Его планы рушить нельзя, а мои — можно?
Насупившись, колким ежонком устремляюсь вперед. Оказавшись рядом с Шершневым едва сдерживаюсь, чтобы не показать ему язык. Похоже, что он все читает на моем лице.
Потому что по растянутым губам видно, как он удерживает себя от смеха.
Вернуться к разговору решаю позже.
Сейчас Олег не настроен. Он ничего не объясняет ни про мое нахождение в доме, ни про какие-либо наши дальнейшие действия. Даже дом не показывает. Протаскивает по витиеватой лестнице наверх, выдает полотенца, постельное и исчезает.
И я не задаю вопросов.
Он уставший, злой и ошарашенный новостью. Вряд ли к нему каждый день приходят беременные девушки с просьбой о помощи.
В итоге стоны пустого желудка толкают меня на поиски еды.
Обшарив все на втором этаже и не найдя ничего, похожего на место с продуктами, я решаюсь изменить цель.
Сам сюда приволок, а то, что кормить нужно — забыл.
Храп Шершнева приводит меня на кухню совмещенную с гостиной. Взглянув на диван, ощущаю неприятное жжение в груди. Шершнев спит прямо в одежде. Подложив руку под голову, согнувшись в неестественной позе, сопит, распыляя по дому запах перегара. Полупустая бутылка виски стоящая возле только усиливает чувство беспокойства.