Тишина растягивается. После минуты молчания Виталий Петрович трет переносицу и вновь переносит внимание на монитор.

— Что-нибудь придумаем, — бросает в ответ.

4. Глава 4

— На каком сроке делают ДНК тест? — вопрос Шершнева застает врасплох.

Морщусь от неприятного ощущения. Меня тычут в лужу, которую я не делала, словно котенка. Оборачиваюсь, сминаю в кулаке пустой пакетик сахара. Он с невозмутимым видом расправляет крышку на картонном стаканчике из-под кофе.

— Почему в больнице не узнал? — шиплю в ответ, затем оглядываюсь по сторонам.

Стоящий рядом мужчина заинтересованно щурится. Низкая полная женщина в солнечных очках что-то шепчет ему на ухо, а потом тычет в нашу сторону.

Ежусь. Никогда бы не думала, что окажусь в такой ситуации.

Не уверена, что вопрос Шершнева прозвучал так громко. Но от взгляда незнакомцев становится некомфортно.

Расслабься, Лена. Просто они вас узнали.

Дело не в том, что он сказал. Успокоительная мантра не помогает. В ушах поднимается гул. Кручу головой сильнее. Кажется, что все люди на заправке смотрят только на нас. И каждый слышит, о чем мы говорим.

Стая невидимых муравьев забирается под пуховик и маленькими лапками топчется по воспаленной коже. Глубокий вдох не дает ощутимого результата, облегчение не приходит. Сжимаюсь, чтобы спрятаться от безжалостных взглядов толпы.

— Третья колонка, девяносто пятый заправилась! — спасительный голос кассира в красной кепке отвлекает незнакомца со спутницей.

— Чего на улицу не заорал? — бурчу и двигаюсь поближе к Шершневу. Цепляюсь за рукав его пальто и на всякий случай натягиваю на лицо ослепительную улыбку. — На нас все пялятся. Желаешь стать героем желтой прессы?

— Я мелькаю там на постоянной основе — Шершнев подносит стаканчик к губам и морщится после глотка. — Ты не ответила, что с тестом?

Подхватываю его под локоть и под собственный смех тяну к выходу. Если ему плевать на репутацию, то мне нет. Оказаться под натиском журналистов — это не предел мечтаний. Последнее время моя семья на своей шкуре познает прелести жизни знаменитостей.

Оно неизбежно. Когда отец заболел, мы чудом сохранили все в тайне. Но ситуация в корне изменилась после его отправки в Израиль. Мы понимали, что будет сложно, но ситуация приняла неожиданный оборот.

В попытке найти сенсацию журналисты подстерегали нас повсюду. Как стая голодных собак, от которой не спрячешься, они накинулись на нашу семью. Каждое слово выворачивали наизнанку, вырывали фразы из контекста, публиковали случайно сделанные фотографии.

Иногда даже шли на откровенное вранье. Мне постоянно приписывали новые романы, маме — молодых или влиятельных любовников. Досталось всем нашим знакомым. Александр Самуилович Лазарев попадал под раздачу так часто, что вместо злорадства я испытывала к нему только жалость.

Папу ушлые журналисты похоронили трижды. Один раз на Ваганьковском кладбище. Правда, так и не определились, где точно: рядом с Вициным или Абдуловым.

А отцу такое внимание льстило. Он с огромным удовольствием проглатывал новости и давал опровержения.

«Дочка, пусть развлекаются. Одним нужно зарабатывать на хлеб, а другим ежедневно читать сказки. Если я промолчу, они их придумывают сами. А так, представь, как эти псы передерутся перед публикацией моего “последнего интервью”».

Только меня не обманешь. Папа просто не хочет доставлять проблем своими переживаниями.

— В интернете написано, что с десятой недели, — засунув телефон в карман, отворачиваюсь к окну и наблюдаю за лениво ползущими автомобилями. — Достаточно сдать кровь обоим родителям.

— Отлично.

Шершнев включает поворотник, чтобы перестроиться в соседний ряд. То, с каким спокойствием он спрашивает о подобных вещах, невольно выбивает из колеи. Нервно барабаню пальцами по дверной ручке. Вопрос крутится на языке, но я то и дело кошусь на него.