В последний раз мы с ним виделись три месяца назад, на выпускном вечере в школе. Он и тогда был высоким, а теперь, кажется, стал еще выше.

– Привет, Джесси. – Я старательно изображаю невозмутимость, хотя стою перед ним полуголая и сражаюсь с его младшим братом, который никак от меня не отцепится.

Джесси ставит коробки на пол и подходит ко мне. Я не знаю, что он собирается делать, и немного тревожусь. Но он наклоняется и со словами: «Иди-ка сюда», – сгребает малыша в охапку, перехватывает поудобнее и закидывает себе на плечо, как мешок с картошкой. Малыш визжит от восторга и звонко смеется.

Джесси поднимает глаза, наши взгляды встречаются. Я смотрю на него, чуть прищурившись, как бы передавая безмолвное сообщение… о чем? Что я не хочу жить с ним с ним в одном доме, мы оба этого не хотим, но я приехала сюда первой, и если кому-то из нас придется уйти, это должен быть он, и то, как он со мной поступил – пять лет назад, – было и остается самым страшным предательством и унижением, которое мне довелось пережить, и я не простила его до сих пор. И никогда не прощу. Одним мимолетным прищуренным взглядом не передашь столько мыслей за раз, но я чувствую, что Джесси все-таки уловил суть.

Я бегу к себе в комнату, закрываю дверь и подпираю ее стопкой тяжелых книг на случай, если настырный малыш попытается ко мне вломиться.

Может быть, Джесси уже сообщает родителям, что не будет здесь жить? Может, они уже грузят коробки и сумки обратно в машину? Вот и прекрасно. Потому что я не собираюсь переезжать. Мне просто некуда переезжать. Я уже заплатила за первые месяцы проживания, внесла залог, провела ночь в этом доме, примирилась с мыслью о мыши, строила планы сходить за продуктами вдвоем с Харпер, начала мысленно оформлять доску визуализации, купила местный проездной и рассказала всем знакомым, что живу в потрясающем доме в Мельбурне, и приступаю к учебе на экономическом факультете Мельбурнского университета, и планирую работать в ООН, а в свободное время писать бестселлеры и, возможно, сценарии для кинофильмов, которые непременно получат «Оскар».

Это моя мечта. Я не откажусь от мечты. Я потратила не один месяц на поиски более-менее приличного и доступного по финансам жилья. Я долго общалась со взрослым парнем двадцати пяти лет, который описывал себя как «философа, феминиста, пацифиста, предпринимателя, ремесленника, коммуниста, художника, непревзойденного любовника, искателя духовности», но когда мы с ним созвонились, он заявил, что ему нравится жить с молодыми девушками, потому что он чувствует, что мог бы многому их научить. Я разговаривала с тремя девушками, которые уверяли меня, что «комната маленькая, тесноватая, но очень милая и уютная». Уютная комната оказалась закутком за диваном, отгороженным «ширмой» (простыней, закрепленной на стойке для сушки белья). Потом мама сказала, что у нее есть знакомые, которые ищут соседку для внучки. У меня словно камень с души свалился.

Я никуда не уеду из этого дома. Как я уже говорила, мне некуда переезжать. Я не хочу жить под одной крышей с каким-то неадекватным искателем духовности или ютиться за чьим-то диваном. И мне уж точно нельзя возвращаться домой. Я приехала в Мельбурн буквально вчера, я так быстро не сдамся. Я вообще не из тех, кто сдается. И не из тех, у кого может что-то не получиться.

Я медленно одеваюсь, думаю на автомате: «Спрячусь пока от Джесси, а потом он уедет», – и вдруг вспоминаю, что он не уедет. Он тоже будет здесь жить. Прятаться бесполезно. Я беру книгу, пытаюсь читать, но не могу сосредоточиться. Взгляд тупо скользит по строчкам. Я решаю сыграть в игру на телефоне, но у меня дрожат руки, и мне неприятно это осознавать. В голову лезут тревожные мысли. А вдруг, пока я сижу у себя в норе, Джесси подружится с Харпер, они сходят за продуктами вдвоем, без меня, и я, образно выражаясь, останусь за бортом.