Мышь или смертоубийство, вот в чем вопрос.

Я размышляю об этом, стоя под душем, и вдруг слышу стук в дверь.

– Да? – говорю я высоким, немного встревоженным голосом, словно отвечаю на телефонный звонок с незнакомого номера.

Харпер что-то кричит из-за двери, но я не слышу, что именно. Может, она говорит, что мне пора выходить, что надо бы поэкономить горячую воду? Я сделала что-то не так, нарушила какое-то правило дома? Я еще даже не знаю, какие здесь правила. Хотя вряд ли я что-то нарушила. Я пробыла в ванной всего пять минут. Меня возмущает, что Харпер распоряжается здесь, как хозяйка, и указывает мне, что делать, хотя дома я сама постоянно стучала в дверь ванной и кричала Лорен, что пора выходить. Но это другое. Лорен – моя сестра. И если не дергать ее постоянно, она проведет в душе сорок минут и израсходует всю горячую воду до капли, пока будет делать маски для объема волос и натираться с головы до ног дорогущими скрабами.

Меня тревожит, что в этом доме Харпер по умолчанию считается главной. Лорен старше меня, но у нас дома главной всегда была я. И не только дома, но и в школе тоже. Я была председателем клуба изящных искусств, вторым режиссером школьного спектакля в десятом классе (наряду с преподавателем театрального мастерства, так что у меня были равные полномочия со взрослым – беспрецедентная ситуация, – я даже купила черный берет, хотя теперь задним числом понимаю, что зря), основателем книжного клуба имени Джейн Остин, секретарем комитета по социальной справедливости, капитаном команды в Модели ООН. В роли лидера я себя чувствую очень комфортно.

Ладно. Харпер здесь главная. Может быть, я утешусь должностью вице-капитана нашего маленького общежития. Конечно, я никому ничего не скажу, но сама буду знать.

Чуть приоткрыв дверь, я выглядываю в коридор. Халат я оставила в комнате, потому что привыкла, что мне не нужно особенно прикрываться по дороге из ванной. Теперь мне придется нестись сломя голову к себе в спальню, завернувшись в крошечное полотенце.

Я бегу по коридору, влетаю в кухню и растерянно замираю на пороге, увидев, что у нас гости. Мужчина и женщина стоят посреди кухни с картонными коробками в руках. Мальчик лет десяти сидит на полу, мешаясь у всех под ногами, и играет в компактную приставку «Нинтендо». Девочка чуть младше канючит: «Мама, я хочу пить». Двухлетний рыжеволосый малыш увлеченно терзает безголовую куклу Барби.

Харпер глядит на меня округлившимися глазами, и я понимаю, что она стучала в дверь ванной, чтобы предупредить меня, что в доме люди.

– Это Брук, – говорит Харпер.

Взрослые улыбаются, кивают, здороваются. Занимаются сумками, коробками и плачущими детьми, вежливо отводя взгляды от полуголой меня. Видимо, это родители нашего нового соседа Джереми. Лица их кажутся очень знакомыми: где-то я их уже видела, но не могу вспомнить где.

Я бочком прохожу через кухню, натянуто улыбаясь и болезненно осознавая, что полотенце едва прикрывает мои ягодицы и опасно сползает с груди. За последние двенадцать часов Харпер уже второй раз видит мои голые ноги. Я всегда выступала за позитивное отношение к своему телу – а что еще остается, если ты не родилась красоткой, как твоя старшая сестра? – но мои голые ноги все-таки не в такой степени позитивны, чтобы их демонстрировать при первом знакомстве. Скажем так, это не лучшая часть меня.

Рыжеволосый малыш подбегает ко мне, хватается за край полотенца и дергает на себя, из-за чего ситуация – и без того очень неловкая – становится попросту катастрофической. Неуклюже наклонившись к нему, я пытаюсь разжать его пухлые пальчики, но он вцепился в полотенце, что называется, мертвой хваткой. Я и не знала, что дети бывают такими сильными.