– Попа-попа! Голопопа! – кричит малыш, тыча пальчиком под полотенце.

О боже, где его мама? Я в отчаянии озираюсь по сторонам.

– А, вот и он, – говорит Харпер, когда в кухню входит какой-то высокий парень. Стопка картонных коробок у него в руках заслоняет его лицо. – Брук, это Джереми. Джереми, это Брук.

Я даже не оборачиваюсь. Все мое внимание занято малышом, который пытается меня унизить.

– Никто не называет меня Джереми, – говорит парень.

Я резко вскидываю голову. Погодите. Я знаю этот голос.

Коробки чуть опускаются, и появляется пара глаз.

Я знаю эти глаза.

Я знаю это лицо. Длинный нос, вечно лохматые темные волосы, заправленные за уши. Широкие плечи.

Это он. Джесси.

Сердце колотится, как сумасшедшее, хотя я пытаюсь изображать внешнее спокойствие. Я стиснула зубы так крепко, что свело челюсти. Я хочу ими пошевелить и понимаю, что не могу. Но нет, я не буду паниковать. Ничего странного не случилось. Все хорошо. Все хорошо! Да, мне предстоит жить под одной крышей с Джесси, и это надо обдумать, но я буду думать рассудительно и спокойно, и сейчас мои челюсти разомкнутся, сердцебиение придет в норму, и все будет хорошо.

– Джесси, – произношу я натянутым голосом.

– Вы что, знакомы? – удивляется Харпер и тут же смеется, тряхнув головой. – Хотя да, все логично: моя бабушка нашла вас обоих.

Хотя Харпер смеется, в легком, но явном нажиме на слове «бабушка» ощущается затаенная обида, что ей не дали самой выбрать себе соседей. Ее бабушка с дедушкой живут в моем городе и знают мою маму. И, как оказалось, отца Джесси.

– Мы учились в одной школе.

Мне все-таки удается вырвать край полотенца из цепких пальчиков малыша. Но он тут же вцепляется в полотенце двумя руками и дергает еще сильнее. Я беспомощно озираюсь по сторонам. Жду, что кто-то вмешается. Если бы существовала анкета на должность идеальной няни, я прошла бы проверку по вопросам теории даже у самых требовательных родителей, но у меня нет никакого практического опыта. Я просто не знаю, что делать с маленькими детьми. Можно ли брать на руки чужого ребенка? Будет ли он тебя слушаться, как собаки слушаются человека, когда к ним обращаются твердым и властным голосом?

– Брук! Ну, конечно. Дочка Мишель, – говорит отец Джесси, проявляя поразительное безразличие к битве, которую я веду с его младшим сыном. В его тоне сквозит явное неодобрение, однако сложно сказать: то ли у него такой голос, то ли он и вправду не жалует мою маму, то ли и то и другое вместе.

– Да, дочка Мишель, доброе утро.

С меня стекает вода, я пытаюсь непринужденно вытереть лужу босой ногой и продолжаю потихонечку продвигаться в сторону своей комнаты, таща на буксире настырного малыша.

Джесси по-прежнему не сказал ни единого слова. Он стоит со своими коробками и наблюдает за моими страданиями. Его лицо абсолютно непроницаемо.

– Джесси, ты даже не поздоровался, – раздраженно произносит его отец. – Какой пример ты подаешь младшей сестре и братьям?

Снова этот тяжелый, неодобрительный тон. Мне вдруг вспоминается, как моя бабушка говорила об отце Джесси, что он – человек неприятный. Хотя точно так же она говорит о половине мужчин в нашем маленьком городке (включая милого доктора, который всегда оформляет пожилым пациентам лечение по страховке, хотя мог бы и не оформлять; и двух улыбчивых братьев, владельцев мясной лавки, которые отдают ей бесплатно обрезки хорошего мяса для ее сиамской кошечки Минти; и нашего соседа-вдовца, который однажды пригласил бабушку в ресторан), мне кажется, что в данном случае ее суждение было верным. Повисает неловкая пауза.

– Да. Извини. Привет, Брук, – говорит Джесси, прочистив горло.